– Марта Павловна, не могли бы вы взглянуть на эти связки, все ли ключи на месте?

Сидевшая на диване женщина отвлеклась от грустных воспоминаний, вздохнула, собралась с мыслями и несколько раз внимательно осмотрела три связки ключей.

– Это запасной комплект дачных ключей. Он в полном порядке, – отложила она в сторону первую связку. – Это ключи от старых замков – не знаю, зачем Никита Захарович их хранил.

– Поясните, пожалуйста, от каких именно старых замков? – попросил Василий.

– От старой квартиры, в которой мы жили до переезда сюда. Два ключа от входной двери, ключ от сарая и от подвала…

– Ясно. А последняя связка?

На глазах Марты Павловны снова выступили слезы.

– Это рабочий комплект ключей мужа, – прошептала она. – Но сейчас в связке только ключи от квартиры и от подвала. Не хватает трех или четырех ключей.

– Случайно не от рабочего кабинета?

– Да, от него. И еще от рабочих сейфов…

Москва, 2-й Астрадамский тупик

1940 год – сентябрь 1945 года

С малых лет сестры Екатерина и Дарья держались вместе. Мама Акулина была мягкой, покладистой, доброй женщиной, дочерей воспитывала правильно: в строгости, но в любви и заботе. Любимицы не было: и к Кате, и к Даше, несмотря на пропасть в развитии, она относилась с одинаковой теплотой. Обновки покупались редко, но обязательно обеим.

Обстирывая соседей и ближайшую больничку, мама подкапливала деньги и раз в год на день рождения близняшек устраивала праздник: накрывала хороший стол с пирогом и обязательной вазочкой любимого сливового варенья, дарила девочкам подарки.

С нетерпением ждал торжества и папаша. Но не для того, чтобы порадовать дочерей подарком, а чтобы получить от супруги праздничную порцию вина.

Дарья настолько отставала в развитии от сверстников, что постепенно за ней закрепилось прозвище Дурочка. Хуже всего было то, что на почве нервных расстройств или потрясений у Дарьи случались истерические приступы. В такие неприятные моменты она могла долго плакать, биться в истерике, кричать. Могла разбить посуду или наброситься на отца, потому как тот в основном и являлся главной причиной ее расстройств и потрясений.

Дурочкой ее называли дети и взрослые со всей округи: с Астрадамских тупиков и проездов, с Соломенной Сторожки, со Старого шоссе. Катерина вскипала возмущением, защищала сестру, спорила до хрипоты, да разве ж в одиночку могла она совладать с «общественным мнением»?

Мама всегда была в заботах, чем-то занята и не принимала участия в стычках. «Не обращайте внимания, девочки. В жизни завсегда худого больше, чем хорошего, – отвечала она на справедливое возмущение дочерей. – Главное – ладить между собой и держаться вместе. А злых людей сторонитесь. Ищите добрых…»

Когда выпадал свободный день, мама спешила с Дарьей к докторам. В каких только больницах они не побывали, к каким только специалистам не обращались! Совещаясь между собой, врачи упоминали «болезнь Брике» или «гиперкинетический синдром». Они давали заумные советы, иногда намекали на некую возможность. Однако денег на ту «возможность», равно как и на серьезное лечение, в бедной семье не было.

Когда мамы не стало, Екатерина с Дарьей вдруг почувствовали себя сиротами, ведь папаша уже тогда пристрастился к алкоголю и воспитанием дочерей не занимался. Ежедневно с самого утра он был одержим единственной целью – где бы разжиться стаканчиком вина или кружкой пива на опохмелку. В течение дня цель не менялась, и к вечеру Семен превращался в животное.

В редкие трезвые дни он стонал, лежа на продавленном диване, потому что прихватывало сердце или не давала покоя увеличенная печень. Стоило же боли отпустить, как он обувал свои обрезанные валенки, в которых ходил круглый год, и шаркал в них к ближайшему магазину…