– Сделай это, – приказывает он. – Там, прямо под кожей, артерия, тебе нужно только надавить. В считанные секунды я истеку кровью, и победа останется за тобой.

– Перестань, – прошу я шепотом.

Смерть выпускает мою руку, нож выскальзывает из ослабевших пальцев и со стуком падает.

– Я не знаю как быть. – Эти слова признания неожиданно легко выплескиваются. – Я не хочу причинять тебе вред, но просто не вижу другого способа тебя остановить.

Смерть подносит руку к моей щеке, гладит ее, и я, как полная идиотка, позволяю ему касаться меня. Это, оказывается, намного приятнее, чем мне помнилось.

– Прежде, до того как я исцелил тебя, – негромко говорит всадник, – я считал, что использовать мою силу для излечения неправильно. Теперь я вижу, что ошибался. – Он пристально смотрит на мои губы. – Я ловлю себя на том, что ищу новый предлог, чтобы удержать тебя рядом с собой.

Это последнее признание, как мне кажется, слетает с его губ неожиданно для него самого.

Он снова смотрит мне в глаза, и мое сердце пропускает удар. Все запретные мысли о нем, которые крутились в голове последние месяцы, мысли, которые копошились в мозгу долгими одинокими ночами в дороге, – все они сейчас поднимаются на поверхность. До недавнего времени я была уверена, что это притяжение одностороннее. Теперь, зная, что это не так, что Смерть хочет этого даже больше, чем я…

Во мне, где-то в глубине начинает пульсировать совершенно неуместная боль.

А Танатос замечает мою краденую сумку. Он открывает ее и долго рассматривает ножи.

– Предполагаю, что они предназначены для меня. – Он говорит об этом так непринужденно, так бесстрашно. А ведь это должно было бы развеять странное сексуальное напряжение между нами.

Но нет.

– Я не позволю тебе забрать меня, – враждебно предупреждаю я.

– Я не позволю тебе выбирать, – парирует Танатос, поднимая на меня взгляд.

Тем не менее он до сих пор не схватил меня. Он продолжает стоять, не касаясь, как будто ждет, что я сама упаду в его объятия. Если дело в этом, он может ждать до второго пришествия.

Наконец Смерть берет меня за подбородок, при этом ноздри у него раздуваются.

– Скажи мне, что ты не чувствуешь этого… этой всепоглощающей нужды.

Под его горящим взглядом у меня все внутри переворачивается.

– Ничего такого я не чувствую. – Но меня выдает дрогнувший и враз севший голос.

Танатос щурится. И медленно улыбается.

– Я сосчитаю до тысячи, – сообщает он. – Это щедро, а я и намерен быть с тобой щедрым. Ты вольна делать все, что сочтешь нужным, в эту тысячу секунд. Я не стану наносить ответных ударов, не стану тебя преследовать, но, как только выйдет время, мы перестанем играть в твою игру. Сыграем в мою.

Мы никогда не играли ни в какие игры. Никогда.

У меня падает сердце.

– Я не собираюсь…

– Один… два… три… – начинает он считать с печальным, прямо-таки похоронным лицом.

Потеряв дар речи, я стою, смотрю на него, потом озираюсь вокруг – и берусь за дело.

Скинув сумку с плеча, я даю ей упасть на землю. Присев, достаю один нож и отпиливаю наплечный ремень сумки. Поигрывая ремнем, вскользь гляжу на всадника.

Он вскидывает брови.

– Шестьдесят семь… шестьдесят восемь…

– Отвернись, – командую я, почти уверенная, что он проигнорирует мое требование. Каково же мое удивление, когда он поворачивается ко мне своими исполинскими крыльями.

При виде угольно-черных перьев у меня сбивается дыхание. Я подхожу к нему сзади – и по коже бегут мурашки от легких щекочущих прикосновений. Могу поклясться, что слышу прерывистый вздох Танатоса. Я не единственная так реагирую на наш контакт.

Я хватаю всадника за руку, потом ловлю вторую и соединяю их за его спиной. Связываю его кожаным ремнем от сумки и затягиваю несколько узлов как можно крепче. Он покачивается.