«Уродина, с ней стоять рядом противно!» – вторили пацаны.

Шестилапая – такую кличку получила Лебедева от одноклассников.

Даже учителя относились к ней настороженно. Еще бы! Если всмотреться в шестипалую руку, то становится как-то не по себе. Людей с привычными всем физическими недостатками – одноруких, на костылях, горбатых – общество научилось воспринимать нейтрально. Нет у человека руки, ну и бог с ним! После войны вон сколько одноруких было! А вот к людям с необычными физическими изъянами, например, к карликам, общество всегда настроено отрицательно. Ни один карлик никогда не учился в обычной средней школе – сверстники затравят, жить спокойно не дадут. Для карлика с самого рождения одна дорога – в циркачи.

Скажу честно, в первые дни, когда я смотрел на ее левую руку, у меня мурашки по спине ползли. Жутко это, когда у человека, как у какого-то мутанта, рука выглядит как грабли.

Лена Лебедева, если не присматриваться к руке, выглядела как все девочки в ее возрасте: угловатая, с острыми коленками, тоненькими ножками и едва намечающейся грудью. Физический недостаток закалил ее характер. Она стойко воспринимала все насмешки, не плакала и не забивалась в угол, когда ребятня дразнила ее: «У-у, шестилапое чудовище!»

Примерно в конце сентября, когда мы учились со второй смены, перед занятиями наш класс отправили наводить порядок на школьном дворе. Я работал рядом с Лебедевой. У кучи опавших листьев она нашла хромого бездомного котенка, взяла его на руки, погладила.

– Что, кыска, у тебя тоже лапка болит? – Она поцеловала котенка в мордочку, прижала к себе.

Я, не шелохнувшись, стоял и смотрел, как она что-то шепчет котенку. В душе у меня закипала ненависть к тем, кто безжалостно травил Лебедеву. Что она такого вам всем сделала, родилась не такая, как все? А если бы я родился шестипалым, то что, об меня бы все ноги вытирали?

«Издеваться над слабым – это условность, предписанная подростковому миру окружающим обществом: если хочешь оставаться таким, как все, если хочешь, чтобы твои недостатки никто не обсуждал и не замечал – гноби любого, кто слабее тебя! Будь в стае, не отрывайся от коллектива».

– Заканчиваем уборку, сдаем инвентарь и идем на занятия! – скомандовала, покидая нас, учительница.

«Я – враг условностей. Я ненавижу условности. Я лично в четырнадцать лет придумал определение условности и с тех пор считаю себя взрослым человеком. Я плевал и буду плевать на моральные устои общества, с которыми не согласен. Рано или поздно я должен стряхнуть с себя эти проклятые оковы. Сейчас, что ли, начать, пока у меня в душе все кипит? Вдруг потом не решусь?»

– Эй, ты, Шестилапая, – крикнул Лебедевой разбитной паренек Сергей Сомов, – брось кошку, а то блох нахватаешься! Будут потом по всему классу скакать!

Пора! Я подскочил к Сомову, схватил его за грудки:

– Ты, падла, если еще раз назовешь ее Шестилапой, я тебе прямо тут морду разобью!

– Ты что, Андрюха, взбесился, что ли? – Сомов попытался оттолкнуть меня, но не смог.

Стоящие рядом пацаны разняли нас, не дали перерасти мелкой стычке в настоящую драку.

В классе, до начала занятий, я велел Лебедевой садиться за одну парту со мной.

– Лена, – сказал я так, чтобы все слышали, – если тебя кто-то еще будет обзывать, скажи мне, я разберусь.

Класс встретил это заявление гробовым молчанием.

На перемене ко мне подошли дворовые дружки из разных классов.

– Андрюха, ты что, решил из-за Шестилапой со всей школой на ножи встать? – удивленно спросили они.

– Плевал я на вашу школу! Если кто ее тронет, я тому без базара в рыло дам!

По законам дворового братства все пацаны, жившие со мной в одном дворе, в любом конфликте обязаны были принять мою сторону. Их, конечно, подивило, что я решил заступаться за Лебедеву, но что поделать! Законы улицы для любого парня главнее всех законов на свете.