Последний вопрос был к Олегу.

– Мужик, – шептал Олег.

– Не слышу!

– Мужик, – говорил он чуть громче, готовый расплакаться. Но было нельзя.

– Нееет, – не соглашался отец, тряся указательным пальцем. – Не Бывшев ты. Ваша это порода, мать, – снисходительно замечал он жене. – Тихие, чистенькие, плюнуть не в кого. И все-то у вас… хали-гали, сапоги-сандали.

– У вас зато все ровно, – вступала в перебранку мать. – Распушил павлином перья – Бывшев, Бывшев! Заладил, не заткнуть. Иди, сыночка, к себе, поиграй.

– Стоять, – Бывшев-старший не собирался сдавать диспозицию. Он переходил к воспитанию личным примером. Пример подавался в третьем лице.

– Олежка! А ты вообще знаешь, кто твой батя? Молчишь? Ну так разузнай, кто такой Анатоль Ваныч Бывшев. Тебе разложат как дважды три. Анатоль Иванычу потому что – что? Ответ правильный: у-ва-же-ни-е.

Твердый, как карандаш, указательный палец отца больно упирался Олегу в плечо, отмечая каждый слог.

– На работе вон спроси – Бывшев здесь кто такой? Начальник как таковой. К кому командир с вопросами? К Анатоль Иванычу. Я отряд держу так, что будь любезен, – перед носом Олега вырос жилистый кулак с татуированным солнцем, погружавшимся в бескрайнюю водную гладь. На фоне закатного светила застыл в прыжке северный олень.

– А тебя насадили как терпилу. В глаза смотри. Шакаленка чё включил, укачало? Ты Бывшеву сын или не сын?

– Сын, – Олега мутило.

– Говнюшок ты, а не сын. Ты чего тем местным сказал?

– Ничего.

– Ничеегоо, – обидно передразнивал сына начальник как таковой и суровел лицом, играя желваками. – А должен был поставить себя. По соплям им надавать, чтобы знали Бывшева.

Сухой отеческий кулак припечатал кухонную скатерть.

– Да я таких сявок… по зоне строем на кортах водил. Теперь они тебе знаешь, что скажут? Знаешь? – Палец снова уткнулся в плечо Олега. – Скажут, иди пасись у дальняка. Парашей, скажут, от тебя несет. И поделом тебе. С мылом не отмоешься.

– Да что ж ты такое говоришь, Толя, – вступилась за сына мать. – Там же бандит на бандите, клейма ставить негде. «По соплям надавать»? Вот иди и надавай.

При всех разногласиях отец с матерью сходились в том, что половина их дома по-хорошему должна бы сидеть, а вторая половина – носить первой передачи.

– Не по чину за него впрягаться, – возвысил голос глава семейства. – Я как слез с горшка, сам за себя разруливал. А ты мотай на ус, – назидал Бывшев. – Батя дело говорит.

Разговор всегда шел по одному и тому же плану – пьяно закошмарив сына, Бывшев-старший переходил к отеческому наказу.

– У бати почему уважение? Потому что он себя по жизни поставил. Считай сюда. Оклад сто тридцать чистыми. Рраз. Выслуга капает – два. Квартальная – вот тебе три. Ну?

Перед носом Олега один за другим загибались сухие узловатые пальцы с выщербленными ногтями.

– Пайковые – четыре. Считаешь? Тринадцатая в конце года – пять. А? Не слышу. Пенсия в сорок пять – шесть. Как тебе? Учись, сосунок. В школе так не выучат. Униформа казенная зимняя и летняя – вот тебе семь. Сапоги, ботинки – будь любезен. А отпуск 40 дней забыл? Говори, забыл?

– Не забыл, – мотал головой Олег.

– А пансионат ведомственный учел? А северные посчитал? А командировочные? Ты считай, считай, спиногрыз. Пальцев тебе не хватит сосчитать, сколько батя вот этими руками… А ты терпилу мне включаешь. Смотри, себя не поставишь, загонят под шконку. Там и просидишь всю жизнь.

В дверь позвонили.

– Открой там, мать, – крикнул отец. – Кого еще принесло? Куда пошел? Стоять смирно! Что, команда вольно была? Пойдешь, когда батя прикажет.

В прихожей глухо зазвучал посторонний мужской голос. На кухне показалась растерянная мать Олега.