– Пошел на х.й!

Теперь догадался и Норов.

– Вежливый он у тебя, – сказал он Анне.

Анна уже сбежала вниз, метнулась по направлению к мужчинам, но остановилась, вернулась и бессильно опустилась на ступеньку, держась за сердце.

– Миша, что ты тут делаешь? – неверным дрожащим голосом спросила она.

Человек на полу завозился, сел, медленно, неохотно стянул с головы балаклаву. Это был Гаврюшкин.

– Че, че! – сварливо отозвался он. – За тобой приехал!

– Да кто это?! – воскликнула Ляля с недоумением.

Анна ответила не сразу.

– Это мой муж, – проговорила она едва слышно.

– Ладно?! – ахнула Ляля. – Долбанись! Хорошо, что я не замужем!

В девяностые годы прошлого века бандиты и уголовники были едва ли не более горячими сторонниками реформ в России, чем демократы. Перемены открывали им путь во власть и к легким деньгам. К слову сказать, подмяв под себя большие заводы, города и поселки, они зачастую оказывались отнюдь не худшими владельцами. Те, кто с помощью силовых структур позже сменили их, были жаднее и беспощаднее.

– Прежде чем ответить, я должен познакомиться с кандидатом, – сказал Норов.

– Знакомься, кто тебе мешает, – усмехнулся Моряк. – Вадик, свистни Илюху.

Оказалось, что кандидат прибыл с уголовниками и остался дожидаться в машине. Вадик сгонял вниз и вскоре вернулся вместе с ним.

«Пацанчик» был высоким крупным молодым очкариком, лет тридцати пяти, не больше; с темно-русыми волосами и добродушным улыбчивым лицом. Двигался он косолапо, вперевалку и производил впечатление увальня, однако голубые глаза из-под очков смотрели умно и лукаво. С Моряком он держался уважительно, но без страха, свойственного большинству коммерсантов в отношении грабивших их бандитов. Такой же доброжелательно-вежливый тон он взял и с Норовым. Звали его Илья Круглов.

Норов попросил его рассказать о себе; тот охотно поведал, что родился и вырос в Энгельсе, закончил с отличием Саратовский университет, вернулся в родной город, где открыл собственное дело, – фабрику по производству мебели. К этому он вскоре добавил торговлю матрасами и световыми приборами; у него было два магазина в Энгельсе и четыре больших – в Саратове. Бизнес его шел успешно, – на его предприятиях работало около тысячи человек, хотя местные власти строили против него козни и всячески притесняли, поскольку дочка мэра тоже хотела заняться светом и мебелью.

Городские нужды Круглов знал во всех подробностях, особенно занимала его тема ливневки, старой и прогнившей. Он считал, что ее необходимо менять и строить новый коллектор, иначе город захлебнется в дерьме. В разговоре он часто останавливался и, заглядывая в глаза собеседнику, спрашивал с утвердительным нажимом:

– Согласен? Правильно?

Его знакомство с Моряком Норова не удивило. В небольших городах вроде Энгельса все друг друга знали, тем более что Илья был, по местным меркам, большим коммерсантом, а Моряк – главным уголовным авторитетом.

– Нужно подумать, – сказал в конце встречи Коробейников, почесывая висок с видимой озабоченностью. Он никогда не отвечал сразу, – пауза позволяла назвать правильную цену.

– А че думать-то? – отозвался бригадир с легким неудовольствием. – И так все ясно.

– С нашей стороны все будет правильно, – выразительно прибавил Вадик. – Это означало, что оплата гарантируется.

– Мы посчитаем, – пообещал Володя.

– Считай, – усмехнулся Моряк.

Легкое презрение, – презрение вора к барыге, прозвучавшее в его интонации, Норова задело.

– Мы примем во внимание только общие расходы, – проговорил он спокойно. – Наших гонораров в смете не будет. Бухгалтера можете дать своего. Если мы, конечно, возьмемся.