И все же двенадцать кандидатов одновременно было слишком много даже для него. В кутерьме и суматохе он не успевал контролировать работу всех штабов, убежденный, что его страхует Дорошенко. Его уверенность подкреплялась тем, что он по щедрости пообещал Дорошенко тридцать пять процентов с прибыли. Однако, несмотря на всю свою любовь к деньгам и страх перед Норовым, Дорошенко тайком от него то и дело сбегал домой, – у него, как назло, в очередной раз болел ребенок.

В итоге оба забыли про неуклюжего толстого фермера из Обшаровки, выращивавшего подсолнухи, который мечтал протиснуться в районный совет. Тот, конечно, с треском проиграл.

Собственно, больше всех в поражении был виноват начальник штаба, племянник фермера, который посреди избирательной кампании вдруг запил и перестал появляться на работе. Но обиделся фермер на Норова. Он подал на Норова в суд за невыполнение обязательств и проиграл, но не успокоился и разослал всем саратовским изданиям полуграмотную жалобу, в которой ругал Норова мошенником и обманщиком.

Это было первым поражением Норова, он сильно его переживал, хотя и пытался отшучиваться.

Ванная комната с туалетом примыкала к спальне Норова, но двери между ними не было, широкий проход оставался открытым, и малейший шум оттуда, включая звук смываемой в унитазе воды, был слышен в спальне. Дом строил отец Лиз, и трудно сказать, чем объяснялась такая особенность: его просчетом или какой-то новой архитектурной модой. Так или иначе, но подобное решение Норов не считал удачным, и если бы в спальне ночевал не один человек, а двое, оно создавало бы кучу неудобств.

Норов стоял перед зеркалом, замотанный полотенцем, рассматривая свой покрытый кровоподтеками и ссадинами торс, когда в спальню постучала Анна.

– Я принесла тебе мазь, – сообщила она через дверь. – Можно войти?

– Конечно, только не пугайся, я без галстука.

Анна вошла, держа тюбик в руке. За ее спиной неотступно маячил Гаврюшкин.

– Господи, ты весь в ранах! – воскликнула она.

– Херня! – тут же ревниво заспорил Гаврюшкин. – Подумаешь, пара синяков и рожа распухла! Когда мы в Чечне воевали…

– Тебе обе ноги оторвало, – перебил Норов. – Но ты все равно пошел в атаку и подбил семнадцать танков. Знаю. Я тебя, кстати, не звал.

– Меня не зовут, я сам прихожу! – парировал Гаврюшкин.

– Я уже заметил. А когда тебя посылают, ты сам уходишь?

– Тебе срочно нужен врач! – взволнованно перебила Анна. – Дай я тебя натру.

Не обращая на мужа внимания, она принялась бережно натирать Норова мазью. Гаврюшкин засопел. Не в силах перенести это зрелище, он повернулся, чтобы уйти, но передумал и остался.

– Ты слышишь меня? – спросила Анна Норова. – Я позвоню врачу!

Он поморщился.

– Что, больно?

– Да нет, терпимо. Вот тут – полегче, не жми, ладно?

– Все-таки больно?

– Похоже, ребро сломано.

– Сломано ребро?!

– Не слушай его, он спецом! – тут же встрял Гаврюшкин из–за ее спины. – Дай-ка я сам пощупаю!

– Себя щупай, – посоветовал Норов. – Гляди, как возбудился!

– Нор, я тебя…

– Не надо! – перебил Норов. – Только не это! Что за разнузданные сексуальные фантазии: насиловать другого мужчину в присутствии собственной жены!

– Я тебя кончу!

– А это я уже слышал. Нют, как ты живешь с таким занудой? Даже наш бессменный вождь хоть изредка да меняет набор своих обещаний.

– Аня, не верь ему насчет ребра, он все врет! – не унимался Гаврюшкин.

– По-твоему, он сам сломал себе ребро?! – гневно обернулась к мужу Анна.

– Он спецом на жалость бьет.

– Говори лучше «сознательно», – посоветовал Норов. – Звучит не так глупо.

– Не умничай!

– Не буду. Нютка, попроси его, пожалуйста, выйти, мне нужно одеться.