– Что желаете, маленькая госпожа? – кланяется ей человек в белом халате.

– Постричься, – почти кричит Иоанна, – снять эти косы!

– Ах, – человек взволнован, – а мама согласна?

– Мама… – и снова комок в горле Иоанны. – Согласна. Конечно, согласна. Что себе думает господин?

– Пожалуйста, маленькая госпожа, посидите, пока придет ваша очередь.

– Нет, Это надо сделать немедленно! Я… я очень тороплюсь, господин.

Все лица из-под сушильных шлемов обращены к странной девочке. Женщины в белых передниках, которые учатся парикмахерскому мастерству, перешептываются и смеются. Снова все смеются над ней! Вся парикмахерская смеется – всеми своими большими сверкающими зеркалами.

– Несколько минут, маленькая госпожа, лишь пара минут, – успокаивает ее парикмахер.

Минуты тянутся, но вот она уже сидит в высоком кресле, и парикмахер повязывает ей шею белой простыней. Не успела она даже взглянуть в зеркало, как обе ее черные косички – в руках парикмахера, как два лошадиных хвоста.

– Мама, несомненно, их спрячет в шкаф, – посмеивается парикмахер и передает косы девушке-ученице, стоящей рядом.

– Мама, – бледнеет Иоанна.

– Какую прическу желает маленькая госпожа? – парикмахер пощелкивает ножницами. – Пони? Пробор посредине, пробор сбоку?

– Мне все равно, – повышает голос Иоанна, – простая прическа, сама простая.

Снова смех в зале, все развлекаются за счет этой странной девочки. Но на этот раз ее это не трогает! Она видит только себя в зеркале. Незнакомая, чужая девочка смотрит на нее оттуда большими испуганными глазами.

Ей кажется, что она видит себя впервые в жизни, и она вглядывается в свои черты внимательным критическим взглядом. Она очень худа, кофточка не выявляет никаких женских признаков, как у ее одноклассниц. Неожиданно это ее очень задевает, худоба причиняет сильную боль.

«Ужас! – говорит Иоанна про себя. – Я страшно уродлива!»

– Закончили, маленькая госпожа, прическа очень вам идет. Она по последней моде.

И снова все смеются – женщины под поблескивающими сушильными шлемами, девушка-ученица, подающая ей сверток: косы, завернутые в газетный лист. Иоанна хочет спрятать их в свой ранец, и кровь застывает в ее жилах: ранца нет! Косы обжигают огнем ее руки. Что с ней сегодня происходит? Теперь ей придется, в дополнение ко всему, рассказать дома, что она потеряла ранец с книгами и тетрадями.

– Вам что-то не понравилось, маленькая госпожа?

– А-а? Нет, все в порядке, – Иоанна извлекает кошелек из кармана пальто, платит за стрижку и убегает от нового облика Иоанны в большом зеркале – Иоанны без косичек.

На остановке, около трамвая, стоит Саул, опираясь на велосипед.

– Ты… ты пришел сюда? – заговаривает Иоанна первой.

Саул не отвечает. Смотрит, смотрит, и ничего не понимает. Морщит лоб, как человек, который напрягается, чтобы понять.

– Хана, что ты сделала? Ты…

– Я? Ну, сделала, – Иоанна проводит рукой по остриженной голове.

По правде говоря, Саул вовсе не полагает, что сейчас Иоанна стала красивей. Она выглядит очень странной и очень чужой. Но сердце говорит иное, ибо следовало это сделать, и она сделала. И она в глазах его стала красивей, чем прежде, во много раз. Всеми силами души Саул отвергает мимолетное чувство недовольства, возникшее в нем при взгляде на новую Иоанну.

– Вот, видишь, Хана… И ты можешь быть, как все.

– Конечно, – с гордостью говорит Иоанна, – конечно же, я могу.

– Хана, – протягивает ей Саул ранец, – ты забыла его там, на ступеньках, – и лицо его краснеет. Не надо было ей говорить в один раз столько неприятных вещей, и он ищет примирения. – Я думал, что ранец тебе понадобится, потому и принес.