Выбравшись из вагона, Хомченко, вздохнул с облегчением. Ну, там и духотища! Об арестантах он уже не думал: пусть о них заботятся другие. Его ждала дорога в обратную сторону, а что будет здесь, в составе, его не касается. Сейчас главное, быстрее сдать всех чумных и дизентерийных людишек, поголовно отчитаться, и забыть весь этот кошмар до очередной партии ссыльных. Фома ссыпал в карман золотые зубы, выбитые Мизгирём у мёртвых ссыльных. Хотел посчитать, сколько там, но не стал; слишком много народу наблюдает за ним. Донесут, мазурики!

Всю ночь шли этапом до пересылки. Город мирно спал, светясь редкими огоньками. Изредка они перемигивались, как светлячки в темноте. Томск, бывшая купеческая столица Сибири, оставшийся в стороне, не подозревал, что мимо него медленно бредут истощённые люди. Дорога была сухая, ровная, воздух прохладный, но чистый. Ночное небо, щедро усыпанное звёздами, обещало жаркий день. Невольные арестанты обречённо брели по дороге, судорожно размышляя, куда их ведут, накормят ли, дадут ли воды помыться и разберутся ли, наконец, с их незаконным задержанием.

Все вспоминали свои дома, улицы, номера квартир, боясь, что перепутают что-нибудь на допросе и им не поверят. Цифры, даты, сроки, номера документов – всё может пригодиться при установлении обстоятельств. Люди были уверены, что прибыли туда, где с ними наконец разберутся. Им же обещали! Некоторые посматривали на уголовников, шедших в стороне от основной колонны. «Ничего, Мизгирь, сейчас дознаются, кто ты таков на самом деле! Мы всё расскажем, как ты торговал нашим хлебом, как издевался над нами. Ещё узнаешь, где раки зимуют!» Мизгирь, словно чувствуя, о чём думают подконвойные, злобно ухмылялся и оглядывался назад, проверяя, идут ли за ним проверяющие из управления лагерей. Группа военных, слегка отстав, шла за колонной и посматривала на небо. Они знали, что людей из колонны зорко стерегут вохровцы. За любое отклонение от маршрута расстрел на месте без суда и следствия. Где-то вдали лаяли собаки, надрывались гудки паровозов, слышался весёлый женский смех. У людей в колонне появилась надежда на лучшую жизнь. Мало ли что с кем случается! Ну, забрали по ошибке, повезли куда-то, а сейчас разберутся. Партия и правительство не допустят перегибов. Так, или примерно так, думал каждый из колонны, неспешно шагающих в полную неизвестность.

– Что это за люди? – недовольно проворчал военный из управления лагерей. – Неужели нельзя было помыться? Довели себя до ужасающего состояния. Естественно, от них необходимо избавляться. Такие не должны проживать в крупных городах. Своим видом они позорят молодую Советскую республику! Посмотрите, на кого только похожи!

– А-а, бросьте, Егор Палыч! – Взмахнул рукой, шедший рядом с ним пожилой человек в сияющей новенькой форме. – Этап никого не красит. В вагонах скученность, отсутствие воды, инфекция. Наше дело – немедленно отправить этих людей в спецпоселения. Для этого выделены средства, обеспечено вещевое довольствие. Несмотря на трудную ситуацию в республике, на этих людей партия и правительство выделили хлеб и питание. Мы заботимся о них. Посмотрим, как они позаботятся о нас, Егор Палыч!

Его собеседник от изумления оступился, затем, выправив шаг, долго смеялся. Наконец пришёл в себя, отдышался от смеха и сказал, отчеканивая каждое слово:

– Вы, Александр Николаевич, как старый большевик, никак не отступитесь от романтических идеалов. А пора бы уже, пора задуматься о настоящем. Вот оно, настоящее, идёт рядом, немытое, вонючее, исхудавшее. А почему эти люди исхудали? Да они торговали нашим хлебом, меняя его на спирт, водку, самогон! При отправке составы снабдили хлебом. Эти люди не построят нам светлое будущее. Они настоящие враги нам, нашим детям, нашей власти!