являются блестящим доказательством его сыскных способностей. В его понимании, закрытые Дела касаются только работы в областной прокуратуре, а в его частной фирме следственная работа по любому Делу всегда имеет продолжение, соответственно – нет законченности. Конечно, для отчетности он ставит точку, но осмысление и анализ, казалось бы, уже раскрытых преступлений и закрытых Дел не могут прекратиться уже ввиду его личной психологии. Постоянно происходит духовная работа в своей интеллектуальной отстраненности, то есть без расчета на материальную выгоду. Мысленно он ставит себя в позицию того или иного лица, задействованного в деле, и ретроспективно раскручивает события – все ли учел, не упустил ли какую-нибудь деталь. Ответственный человек Степан Михайлович, не мог бы простить себе ошибку. Вот как!

Да, он ушел из прокуратуры с радостным ощущением свободы, но часто ностальгические чувства пробуждаются в нем с наплывом приятных воспоминаний. Были исключительные эпизоды в период нахождения на государственной службе, есть подтверждения крепкой дружбы и взаимной выручки. Только в экстремальных условиях зарождаются светлые отношения, не подвластные разрушительному воздействию времени. И как не расчувствоваться, если даже ребята из следственно-оперативной группы потянулись в его агентство. Теперь фотограф Федор старается запечатлеть особую атмосферу квартиры – душевность, что ли. Бывший кинолог Лешка, успевший позже выучиться на классного криминалиста, чуть ли не под микроскопом рассматривает в комнате ворсистый ковер – у него есть какие-то свои профессиональные секреты. С такими ребятами можно браться за любое серьезное дело, хотя возможности, конечно, ограничены слабой оснащенностью собственной лаборатории. Обращения в государственные институты часто оказываются не по карману, ощущается отсутствие оперативных работников. И все равно оптимизм побеждает, видят они великие перспективы и свое высшее предназначение.

Во время их совместной работы в прокуратуре дело с Чертовкой упоминалось как образцово-показательное для начинающих сыщиков, Алексина представляли чуть ли не Пуареном. И как считать иначе, если видимый для окружающих процесс расследования вызывает недоверие и сомнения в его профессиональной пригодности, руководство готовит указ о неполном служебном соответствии, и вдруг, для всех неожиданно, дело заканчивается блестящим результатом. При желании новые сотрудники могли ближе познакомиться с этим изворотливым, искушенным в своей профессии, следователем. Его методы работы не укладывались в классические схемы расследования, из-за их скрытности часто наталкивались на непонимание в среде коллег и притягивали молодых специалистов своей загадочностью. Специально тайны из своей работы он не делал, но объясняться тоже не торопился. И как рассказывать, если вопросы уголовного права он перевел в категорию философскую. Ему не дали бы работать и тихонечко, чтобы его мысли не стали достоянием общественности, убрали бы подальше от журналистов. А все же есть повод гордиться собственными достижениями. Не в том смысле, что удалось раскрутить какое-либо сложное преступление, связанное хотя бы с Чертовкой. У него есть личное удовлетворение от проделанной интеллектуальной работы. И ничего он не раскручивал. На самом деле он, можно сказать, высосал версию из пальца. Выдумка получилась гениальной, раз уж в нее поверили вышестоящие руководители. Только вот похвалиться было не перед кем – искренность могла стать для него, прямо-таки, роковой. А что касается реальных событий, так ему без хвалебных отзывов известны все детали чертовых событий. В более цивилизованном обществе он бы мог поведать душераздирающую историю о криминальной парочке, ставшей заложницей собственного благородства, но для всякого служителя Фемиды закон и порядочность – не обязательно совместимые понятия. Высочайшие нравственные качества в судах не рассматриваются и не являются смягчающим обстоятельством. Впрочем, дело не в