Нельзя бросать своих!

– Слушай, – Карья тяжело сглотнул, – Подворье Слепого Мауллы… Кварталов шесть направо. Любой ценой… Слышишь? Любой ценой! Потом ищи Ниш-Бака. Книжника. В городе. Пароль – яйцо…

Туран в очередной раз попытался завязать узел негнущимися пальцами, но снова не смог и завыл сквозь сжатые зубы.

Нельзя бросать!

Наконец, ремешок натянулся, и ящик привычно лег на спину. Кое-как сграбастав второй короб в охапку, Туран замер над умирающим напарником.

– Пошел! – снова зашипел Карья. – Дай мне подохнуть с верой в удачу!

Туран развернулся, сделал несколько шагов, а потом неуклюже побежал.

Нельзя. Но надо.

Если бы он мог оглянуться, то заметил бы, как из-за кучи мусора вылез давешний рыжий мальчишка. Он подошел к Карье и, мстительно улыбаясь, помахал перед его лицом ушибленной рукой. Но Туран убегал, не оглядываясь, ибо знал, что иначе уйти не сможет.

Колодезная вода обжигала руки и лицо холодом, отрезвляла и успокаивала настолько, насколько можно было успокоиться. Наверное, поэтому Туран и затягивал умывание, снова и снова подставляя сложенные лодочкой руки под струю.

– Хватит, – не выдержал Ыйрам и скривился.

Волохи не любят слабаков. Надо разговаривать. И Туран, дохнув на замерзшие руки, сказал:

– Я прошу меня простить, – первые слова дались с трудом, но тугой узел страха, сдавливавший горло, почти исчез. Главное сделано: он сумел. Дошел, отыскал двор Слепого Мауллы, доставил товар.

– Горячего вина? Бараньих ребрышек с тмином? – любезно осведомился Заир. Из всей троицы именно он больше всех походил на купца: низкорослый, полнотелый и улыбчивый, Заир вел себя с такой непосредственностью, точно и вправду был хозяином заведения, на заднем дворике которого они находились.

– Пить и жрать будем после. – Ыйрам и не пытался играть роль. Да и захоти – не вышло бы. И дело даже не в том, что цветастый кафтан и широкие шальвары смотрелись на его высокой сухопарой фигуре нелепо. Скорее уж происхождение выдавали длинный хвост волос и широкоскулое лицо с узкими глазами, но больше всего – рука, непрерывно ищущая оголовье отсутствующего меча.

Типичный косматый наирец. Волох – он волох и есть.

Имени третьего Туран не знал – представить его Ыйрам не соизволил, а спрашивать самому показалось неуместным. Да и держался Безымянный в тени, у двери, наблюдая и за служками, и за двором, и за Тураном.

– Показывай, – велел Ыйрам.

– Да, да, хотелось бы взглянуть. Пожалуйте сюда, удобнее будет… Они не замерзнут? Здесь довольно-таки прохладно. – Заир демонстративно подул на ладошки.

– Не должны. Там, откуда они родом, по ночам морозы, днем – жара. Тем и хороши, что стойко переносят такие перепады.

Туран не без труда – мышцы после пробега по дворам с двойным грузом ныли – водрузил ящик на стол. С некоторой опаской провел по пестрящим дырками боковинам и только потом взялся за замки. Заледеневшие пальцы слушались плохо, ремни были затянуты туго, а помогать ему не стремились.

Туран вдруг с облегчением понял, что всего через четверть часа избавится не только от тяжелых коробов, но и от куда большей ноши – всех этих дней и событий. Забудет подворотни Шуммара, циркачей и Карью, оставшегося в том переулке. Попытается забыть. И если поторопится, то успеет к ежегодному соревнованию чтецов и толкователей, очистится словом и уютом родной Байшарры.

Пусть память, отпустив, свободу даст… даст свободу.

А дальше? Еще одна никчемная строка.

Наконец, получилось справиться с застежками, ну а замок проблем не доставил: ключ повернулся легко, внутри щелкнуло, и Туран откинул крышку.

– И это все? – Ыйрам разглядывал содержимое с выражением брезгливым и недоуменным. – Это и есть…