Родители развелись, когда Глебу исполнилось шестнадцать лет. Такой вот подарок на день рождения, – он до сих пор им этого не простил. Впрочем, отец сроду не помнил про его день рождения. И когда мама вручала сыну празднично запакованные свертки, «этот от меня, а этот – от папы», он понимал, что отец не имел к этому никакого отношения, просто мать не хотела его расстраивать, купив на отцовские деньги дорогой подарок.

К слову сказать, отец никогда не был скрягой. Деньги он матери давал щедро, значительно больше, чем требовалось на жизнь. Впрочем, Глеб быстро понял, что эти суммы, казавшиеся ему крупными, в доходах его отца составляли ничтожный процент. Пермяков-старший уже давно был мультимиллионером. И не в российских рублях.

Когда Глеб подрос, отец неожиданно стал чаще проявлять интерес к его судьбе, если так можно сказать о паре звонков в месяц с вопросом: «Ну как ты, жив-здоров?».

Когда Глебу исполнилось двадцать, отец вдруг пригласил его в свой особняк в Комарово, где жил с новой женой и сыном Максом.

Сводного брата Глеб увидел впервые. Тому было шестнадцать, а жена Пермякова-старшего – Ольга – работала на предприятии отца с момента его создания. Начинала бухгалтером, а теперь занимала пост финансового директора.

Не надо быть гением, чтобы сложить два плюс два. И Глеб сложил. И именно тогда он впервые напился. От обиды за мать, за себя, за свое сиротское детство при живом отце. Он пил раритетный французский коньяк большими фужерами, стремительно хмелея. А потом его словно прорвало, как прорывает бурная река плотину, сложенную из старых и сгнивших бревен. Он с упоением, глядя отцу в глаза, высказал все, что он про него думал: про его ложь, про его проклятую работу; все свои детские и подростковые обиды. Он спешил, захлебываясь и брызгая слюной, пока мог связно говорить. Потом он замолчал и не помнил, что было дальше…

Очнулся на следующий день уже в своей постели. Мать сказала, что его, бревно-бревном, привез отцовский водитель и помог ей донести тело до кровати.

Мать отпаивала его чаем и травяными сборами.

На второй день он пришел в себя и смог уже встать и ходить по комнате. Заметив на столе фирменную папку отцовского концерна, оставленную водителем накануне, он раскрыл ее и долго отупело смотрел на содержимое. Документы на машину, права, страховка и два комплекта ключей с фирменным знаком мерседеса. Все оформлено на его имя. Сверху лежала открытка, где быстрым и четким отцовским почерком было написано: «С днем рождения, сын!».

На ватных ногах он подошел к окну, выглянул во двор. Хищный спортивный автомобиль черного цвета стоял под его окном, слегка запорошенный снегом, что шел со вчерашнего дня.

Безразлично оглядев первый в его жизни отцовский подарок, он задернул шторы и вернулся в кровать. Потом, приподнявшись, схватил со стола папку и со всей силы зашвырнул ее за шкаф, в дальний угол. Там она проваляется несколько месяцев. Потом он продаст мерседес, так ни разу и не сев за руль. Продаст первому же покупателю, не торгуясь. Деньги уйдут сквозь пальцы, как песок.

Почти три года они с отцом не общались совершенно.

Глеб игнорировал его редкие звонки, потом и вовсе занеся его телефон в черный список. К тому моменту Пермяков-младший уже с отличием окончил Технологический институт по профилю «Химическая технология неорганических веществ» и поступил в аспирантуру. Гены ему, по всей видимости, достались неплохие.

«Светлая голова!» – говорили про него на кафедре. – «Весь в отца, далеко пойдет!».

Он уже выбрал тему для кандидатской и целый год работал над ней, когда встретил Ариадну. Стройная блондинка, спокойная и застенчивая, первая из всех, с кем он до того общался, смогла его выслушать не перебивая и не отвлекаясь на темы о шмотках-концертах-клубах, когда он рассказывал о своей работе. Они стали изредка встречаться, ходить по галереям и музеям, благо, в Петербурге с этим нет проблем. Ариадна, для друзей – Арина, училась на архитектора, и ее интересовало классическое искусство. Потом возникла эта идея – проехать всю Грецию, побывать на Кикладах. Молодая семейная пара ее друзей составила им компанию. И все было бы хорошо, если бы отец снова все не испортил.