– Отвесила пощечину?

Шервуд снова усмехнулся. Его настроение определенно улучшилось по сравнению с их первой встречей.

– Нет, но… в общем, лошадь вставала на дыбы и брыкалась, а Ниса – то есть леди Далгат – действовала без колебаний. Она положила руку на шею животному. И лошадь расслабилась, сразу успокоилась.

Художник продолжал смотреть на мольберт. Затем моргнул и рассмеялся. Смущенная улыбка скользнула по его губам.

Ройс молчал, выжидая, не скажет ли Шервуд что-нибудь еще. Когда уже решил, что тот закончил, художник заговорил снова.

– Она печальна, – произнес он. – Думаю, одинока.

– У нее только что умер отец.

– Дело не в этом. Я приехал до его смерти. Тогда леди Далгат тоже была грустной. На самом деле, она хорошо перенесла смерть отца, очень стойко. Однако ее преследуют сожаления. Вот что я чаще всего в ней замечаю. Она обращается с ними, как… вы со своим плащом. Прячется за ними. Вот почему ее так трудно разглядеть.

Шервуд говорил о Нисе Далгат с восторгом, причиной которого могла быть только увлеченность, сильная и недавняя. Очевидно, теперь он заявит, что эта дама обладает проницательностью, не свойственной простым смертным, и все же…

Холод и жара почти не тревожат вас, в отличие от вашего друга, однако лед, снег и корабли… ах, корабли!

Если бы она добавила собак и гномов к списку вещей, которых он избегал, Ройс решил бы, что она его знает. И ее замечание о воде… Ройс умел плавать, иногда у него не было выбора, но он избегал озер, рек и океана. Терпеть не мог отсутствия твердой почвы под ногами. Лодки и пристани были еще хуже. Они нарушали его чувство равновесия и вызывали тошноту. Ройс никогда никому об этом не рассказывал. Только дурак болтает о своих слабостях. Ниса Далгат узнала о них, просто взглянув на него.

Он заметил прикрытую тканью картину за столом:

– Это ее портрет?

– Да.

– Можно посмотреть?

– Нет.

– Почему?

– Он не закончен.

Ройс хотел все равно взглянуть, но он повидал множество портретов, обычно дородных мужчин и бледных женщин, в залах богатых аристократов. Его это не настолько интересовало. Он выяснил многое. Шервуд не представлял угрозы для леди Далгат – он был в нее влюблен. Ройс подозревал это с того момента, когда художник швырнул в него баснословно дорогим синим пигментом, чтобы защитить графиню. Теперь он не сомневался. Покончив со своими делами, Ройс без колебаний оставил художника наедине с загадкой мольберта. Однако его не покидала мысль, что следовало взглянуть на портрет.

Влезть по плющу второй раз оказалось еще легче.

Леди Далгат находилась в своей спальне. Ройс заметил свет, прежде чем начал подъем, и не стал прятаться. Тем не менее, шансы увидеть или услышать его приближение были невелики. Практика и опыт сделали скрытность привычкой. Кошек – даже тех, что не охотятся – сложно заметить.

Она не спала.

Приподняв голову над подоконником, Ройс увидел, что Ниса Далгат сидит спиной к нему за письменным столиком. Она была в новом платье. Белое, соскользнувшее с плеча, оно подчеркивало гладкую смуглую кожу. И что бы там ни говорил Шервуд, волосы у нее были черные.

Он внимательно оглядел графиню.

При первой встрече с леди Далгат он не увидел женщину. А увидел скопление предположений, которые сплел по пути в Маранон. На сей раз взглянул по-настоящему – и обнаружил красавицу. Стройную, высокую, комфортно чувствующую себя в собственном теле – Шервуд не ошибся насчет осанки и уверенности. Леди Далгат просто сидела за столом – но сидела прямо, скрестив лодыжки. Писала пером, и движение ее кистей и предплечий…

– Вы явились убить меня? – спросила она, не оборачиваясь.