– Зачем ты это сделала? – спросил буфетчик.

– Очевидно, он ей нравится, – объяснил Ройс.

Шпат вытащила нож, распрямилась и смахнула тыльной стороной ладони слезы.

– Отнесите Адриана наверх. Сейчас же!

С грохотом попадали стулья: мужчины вскочили и ринулись в погреб.

Ройс присматривал за ними, пока они несли Адриана.

– И хорошенько укройте его, ребята.

– Да, ради Марибора, не причиняйте ему вреда. – Шпат положила нож на стол и снова вскинула руки. – Вихрь, клянусь, я не знала. Не видела, как вы приехали. Услышала, что двое парней помешали вымазать Пейна смолой, и решила, что церковь прислала громил, чтобы присматривали за ним. До меня доходили слухи о наемном убийце, но если бы я знала, что ты…

– Поздравляю с удачной игрой в «Десять пальцев». У тебя хорошо получается. Неудивительно, что все твои по-прежнему при тебе.

Ройс смотрел за процессией, которая без происшествий подняла Адриана по лестнице. Мужчины словно несли гроб на похоронах.

– Адриан обрадуется, что спас тебе жизнь, запершись в погребе, – сказал Ройс Шпат. – Он в этом отношении странный.

Кристофер Фокс повесил фонарь на латунный крюк в потолке конюшни. Разбуженные светом мухи состязались в глупости с мотыльками, атакуя стекло, огорченные невозможностью сгореть заживо. Нокс возражал против фонаря, но Кристофер не собирался вести дела в темноте.

Никто не счел бы достойной внимания беседу мажордома, главного шерифа, пастора Пейна и кузена короля в освещенной конюшне, даже поздно ночью. Но если бы их застали без света – где угодно, – это вызвало бы подозрения.

– Ну? Что вы думаете? – обратился Кристофер к мажордому Уэллсу.

Торберт Уэллс стоял, скрестив руки, его и без того длинное лицо вытянулось больше обычного.

– Мне по-прежнему не по себе.

– Какие еще гарантии вам нужны? – спросил Пейн. – За нами церковь, а перед вами – кузен короля.

– Все это кажется таким… я не знаю… странным, – ответил Уэллс.

– Все деяния церкви праведны. Мы судим, что хорошо, а что плохо, – заверил пастор.

Уэллс посмотрел на Пейна, с отвращением хмуря лоб.

– Не следует считать меня глупым лишь потому, что я родился в Далгате.

– Нет, разумеется, нет, но…

– Никто не считает вас глупым, – вмешался Кристофер. – В противном случае мы бы не стали привлекать вас. Но вы амбициозны. Скромному, довольному жизнью сыну рыбака не стать мажордомом замка. Мы ценим ваши достижения, однако в вас нет благородной крови, а значит, ваш потенциал исчерпан. Здесь, в Далгате, вы достигли потолка. Выше в этой заводи вам уже не подняться. Тут веками ничего не менялось – и не изменится, если продолжится род Далгатов.

Непрерывный стук, жужжание и шелест пикирующих на фонарь мух нервировали Кристофера, напоминая о более гнусных насекомых. Когда ему было шесть лет, на него напали два шмеля. Не ужалили, но заставили прятаться за розовым кустом. Он очень испугался. Наступила ночь, а Кристофер по-прежнему отказывался выходить, боясь, что шмели затаились в темноте. Когда брат наконец притащил его домой, отец избил Кристофера за трусость. Унижение и последовавшие насмешки подвигли его научиться владеть мечом и щитом. Он неплохо выступал на состязаниях при дворе, но от пчелиного жужжания у него по спине по-прежнему бежали мурашки.

Кристофер нервно покосился на фонарь.

Это мухи! сказал он себе, но скрестил руки, чтобы спрятать дрожь.

Не лучшее вступление к историческому моменту.

Он утешал себя тем, что эти мгновения запомнятся совершенно иначе. Многие важнейшие события имели место в неподобающей обстановке, однако воспоминания их корректировали. Действительно ли Новрон стоял на вершине знаменитого холма, бросая вызов летучим чудовищам? Действительно ли он впоследствии произнес убедительную речь о свободе и смелости? Обнял ли патриарх Гленморгана, и опустился ли наместник на колени, с готовностью принимая низший титул? Кристофер не верил, что борьба за власть может быть столь любезной.