– А на бокалах и бутылке?

– Одни – девицы, а другие принадлежат лицу, пока нам не известному.

– Одним словом – убийце.

– Возможно.

Филиппов подошёл к докторам.

– Что скажете, господа?

Корнелий Адамович и полицейский врач Стеценко переглянулись, чтобы определиться, кто будет рассказывать первым. Начал старший по должности Пётр Назарович.

– Если коротко, то девица задушена около полуночи. Она пыталась сопротивляться, но поскольку нашего убийцы длинные руки, она не смогла достать до его лица, поэтому поцарапала ему только руки.

– Это доподлинно известно?

– Да, под ногтями остались частицы кожного покрова. После этого убийца в течение долгого времени наносил ей острым ножом или бритвой колото-резаные раны, общим числом около двадцати, точнее скажем после вскрытия.

– Долгого времени? – переспросил Филиппов.

– Из некоторых ран текла кровь, значит, нанесены они были сразу же по удушении; другие – бескровны.

– Получается, что убийца сидел возле трупа целую ночь и периодически наносил удары?

– Получается, что так, – выпустил белую струю папиросного дыма Чиж. – Убийца, я думаю, человек неуравновешенный, и злость вскипала в нём через какие-то промежутки времени.

– Почему же он не скрылся сразу, а стал дожидаться утра? – спросил начальник сыскной полиции и, не дожидаясь ответа, рассказал о том, как утром убийца не растерялся, а попросил коридорного разбудить девицу через час.

– Здесь я ничего не могу вам сказать, – сказал Стеценко. – Прямо-таки… – запнувшись, он не договорил.

– Странно, что не ушёл под шумок ночью. Рядом всю ночь куролесил купец. Никто, правда, на него не жаловался, но пир у него стоял горой.

– На ваш вопрос, любезный Владимир Гаврилович, может ответить только сам убийца. Нам, к сожалению, его поступки и мысли не известны. Чужая душа – потёмки.

– Пусть так, но вы можете сказать, второе убийство – дело рук того же изверга, что и на Калашниковской набережной? – Филиппову хотелось убедиться, что преступник, появившийся в городе, был человеком неуравновешенным. Искать умного и расчётливого убийцу труднее, но… всё же спокойнее, чем непредсказуемого.

– Та же рука, Владимир Гаврилович, – задумчивый вид Чижа тоже говорил о некоторой обеспокоенности, – та же.

– Мне сложно судить, – задымил новой папиросой Стеценко, – но такое мог совершить больной человек, обозлённый на определённый сорт людей, а именно – на девиц, продающих своё тело. К тому же я ранее ознакомился с отчётами, донесениями, опросами свидетелей и актом вскрытия. Действительно, мы имеем дело с одним и тем же преступником. Скорее всего, егов юности или более старшем возрасте обидела женщина с тёмными волосами, невысокого роста…

– Не слишком крупного сложения, – дополнил Чиж, сжав губы.

– Первую девицу я не видел, но если уважаемый Корнелий Адамович так говорит, то я не вправе оспаривать данный факт. Потом, мне кажется, что убийца, как бы выразиться…

– Трусоват, – подсказал Филиппов.

– Точно, трусоват, если с девицами поступает таким образом.

– Чтобы его не заметили и потом не опознали? – спросил Корнелий Адамович.

– Именно так.

– Здесь я с вами, Пётр Назарович, не соглашусь, – Владимир Гаврилович задумчиво посмотрел куда-то вверх. – Он идёт в гостиницу, где его наверняка запомнят, занимает номер и имеет наглость сказать коридорному, чтобы разбудил девицу в девять. Он знал, что через час сюда прибудет полиция для проведения дознания. Нет, он не трус. Я более склоняюсь к вашей мысли, что он обижен, неуравновешен и очень мстителен. Наломает он дров, из маленького костерка большой запалит.

– Всё-таки трусоват, дорогой Владимир Гаврилович. Не стал бы рисковый господин сперва душить девицу, а потом вымещать злость на безжизненном теле.