– Там никого не было, в нем я держала свое собственное пальто и шляпу, я сама их сюда положила и сама доставала, собираясь уходить. И я даже переложила сюда одно старое платье мисс Оделл перед уходом.
– И вы совершенно уверены, – снова повторил Маркхэм, – что никто не был спрятан в квартире, когда вы уходили?
– Совершенно, сэр.
– Вы не помните, случайно, когда вы открывали дверь шкафа, чтобы достать свою шляпу, ключ торчал снаружи или изнутри?
Женщина задумалась и поглядела на дверь.
– Он торчал снаружи, как всегда, – наконец сказала она. – Я точно помню, потому что зацепилась за него старым платьем, когда вешала его туда.
Маркхэм сдвинул брови.
– Вы говорите, что не знаете имени человека, с которым мисс Оделл обедала вечером. Вы можете назвать имена людей, с которыми она обычно встречалась?
– Мисс Оделл никогда не называла мне никаких имен, – сказала женщина. – Она была очень осторожна, даже скрытна. Видите ли, я обычно бывала здесь только днем, а ее знакомые джентльмены приходили по вечерам.
– И вы никогда не слышали от нее ни о ком, кого она боялась? О ком-нибудь, кого она имела причину опасаться?
– Нет, сэр… Хотя был у нее один человек, от которого она старалась отделаться. У него был плохой характер – я бы ему не стала доверять, – и я говорила мисс Оделл, чтобы она была с ним настороже. Но, кажется, она знала его уже давно и когда-то была с ним дружна.
– Откуда вы это знаете?
– Однажды, с неделю тому назад, – объяснила горничная, – я пришла после завтрака, а он был с ней в другой комнате. Они не слышали, что я пришла, потому что портьеры были опущены. Он требовал денег, а когда она попробовала отказать, стал угрожать ей. И она сказала что-то такое, из чего я поняла, что она давала ему деньги и раньше. Я чем-то загремела, и тогда они перестали спорить, и очень скоро вслед за этим он ушел.
– Как он выглядел? – спросил Маркхэм.
– Он был довольно худой – не очень высокий, – и я бы дала ему лет тридцать. И у него было, пожалуй, красивое лицо, но с неприятным выражением, и светло-голубые глаза, от которых мурашки ползли по спине. Он зачесывал назад волосы, и у него были маленькие светлые усики.
– Ого, – сказал Вэнс, – наш модник.
– Был он здесь еще? – спросил Маркхэм.
– Не знаю, сэр. Я его не видела больше.
– Это все, – сказал Маркхэм.
Женщина вышла.
– Не очень-то она помогла, – жалобно сказал Хэс.
– Как! – воскликнул Вэнс. – Мне кажется, удивительно помогла. Она пролила свет на некоторые неясные стороны дела.
– И какую же часть сообщенных ею сведений вы находите особо важной? – спросил Маркхэм с плохо скрытой досадой.
– А разве мы теперь не знаем, – ответил Вэнс, – что здесь никого не было, когда горничная отбыла вчера вечером?
– Я бы сказал, – возразил Маркхэм, – что этот факт нам не только не помог, а запутал дело еще больше.
– Да, пожалуй, это выглядит так сейчас. Но потом – кто знает – может оказаться самым важным обстоятельством, блестящей путеводной нитью… Далее мы выяснили, что кто-то явно прятался в шкафу и что, больше того, это произошло уже после ухода дуэньи, то есть после семи часов.
– Конечно, – кисло улыбнулся Маркхэм, – когда боковая дверь оказалась заперта, а в главном холле сидел телефонист, который клянется, что никто не проходил мимо него.
– Это несколько туманно, – грустно согласился Вэнс.
– Туманно! Это невозможно понять, – проворчал Маркхэм.
Хэс, который напряженно рассматривал внутренность шкафа, беспомощно покачал головой. – Чего я не понимаю, – задумчиво рассуждал он, – так это того, почему парень, который здесь прятался, не разметал здесь все, как он сделал это с остальной квартирой, когда вылез отсюда?