– Это не вода, – сказал Бруни. – Это жидкость замедленного действия.

Вода в реке была черной, но странно отражала огни домов и завода на том берегу – они мерцали в воде, потому что по ее поверхности плыли обрывки желтоватого, почти прозрачного тумана.

– Это еще что такое? – спросила Наташа, и все ее сразу поняли.

– Я постараюсь прийти сюда завтра, – сказал Бруни, – чтобы разобраться.

– И пахнет иначе, – сказал Борис. – Еще гаже, чем всегда.

– Это у тебя нос слишком большой, – сказал парень в ватнике.

– В самом деле – пахнет иначе, – подтвердил Шубин. – Я тут человек новый, еще не принюхался.

Запах был тревожным и удушающе мертвым. Даже нельзя было сказать, насколько он неприятен, потому что ноздри отказывались пропускать его в легкие.

– Наша беда в том, – сказал Бруни, – что инспекция и химики отказываются изучать сбросы в сумме воздействия, во взаимной активности. Сброс может быть умеренно гадким сам по себе и убийственным в соединении с каким-то вполне нейтральным веществом.

– Пошли отсюда, – сказала Наташа и закашлялась.

Когда они вернулись в сквер и дышать стало легче, Шубин спросил:

– Но почему вы не пишете, не скандалите?

– Завтра будем снова скандалить. А нас разгонят, – сказал парень в ватнике. – Я уже отсидел пятнадцать суток.

– За что?

– Они узнали, что я у брата на свадьбе был. На обратном пути подстерегли. Пьянство и хулиганство.

– Я уверен, что наши письма и обращения доходят, – сказал Бруни. – Но потом, как у нас положено, их отправляют снова на круги своя – в обком, к нам в город, на завод. И получаем отработанные тексты. У нас выработалась замечательная система медленного нереагирования.

Они отвели Шубина в маленькое, жаркое, набитое народом кафе. В углу гремел телевизор, показывая видеофильм про Микки Мауса. Парень в ватнике сумел вытеснить с одного из столиков девушек с дикими прическами. Наташа с Борисом принесли жидкий, но горячий кофе.

– Кофе приходится класть втрое больше, – сказал Бруни, – чтобы отбить у воды этот вкус.

– Я его убью, – сказал Борис.

– Кого?

– Главврача городской больницы. Он выступил со статьей, где доказал, что сочетание микроэлементов в нашей воде полезно для здоровья.

– Я уже слышал об этом, – сказал Шубин.

– Он Николайчика? – спросила Наташа.

– Здесь все друг друга знают?

– Нет, далеко не все, но есть ряд известных фигур, – сказала Наташа. – Например, Боря.

И Шубин уловил в ее голосе нежность. Неужели можно испытывать нежность к этому чудищу?

– Наш город численно разросся, – сказал Бруни. – В нем более ста пятидесяти тысяч человек. Но это в основном жители заводских районов – стандартных кварталов. Вы их видели, когда с аэродрома ехали. И шанхайчиков, где обитают бичи, бомжи, прочая подобная публика.

– А еще зона, – сказал Борис.

– К сожалению, на заводах мало интеллигенции, – сказал Бруни. – Большей частью это люди случайные. Они не укореняются здесь. Да и не хотят. Город невыгодный. Коэффициентов нет, климат паршивый, вонь, скучно, холодно. Стараются уехать.

– Нет, ты не прав, есть хорошие ребята. На биокомбинате политический клуб организовали, – сказала Наташа.

Шубина начало клонить в сон. Тепло, душно, перед глазами прыгает Микки Маус. Обычные милые, несчастные люди, которые хотят что-то сделать, но сделать не могут. А завтра их разгонит милиция. И поделом, не вставай на пути сильных мира сего…

На самом деле Шубин так не думал. Он как бы проиграл чужую, не свою роль, за неимением своей… Он уедет, они останутся.

– А что, становится хуже? – спросил Шубин, потому что от него ждали вопроса.

– Разумеется. Все процессы такого рода необратимы. Если их не пресечь, они дают лавинообразный эффект, – сказал Бруни.