– таинственный). Считаю, что все наши встречи и характер отношений между людьми до мелочей как-то запрограммированы. К таким взглядам я пришел, анализируя свои отношения, прежде всего с женщинами. С Андреем Тарковским у меня был один эпизод, который свидетели его считали «мистическим», «знаковым». В 1991 году я был с Мариной в Париже на приеме в честь 300-летия Русско-французских отношений. Церемония происходила в Доме Инвалидов. Через несколько дней должен был исчезнуть СССР. Нас с Мариной уговаривали, воспользовавшись исчезновением нашего Государства, остаться на Западе. Мой родственник уже обосновался в Мадриде и готов был послать за нами машину. Наш друг, парижанка и друг Жака Ширака, графиня Сологуб Ирина Леонидовна, готова была предоставить нам жилье и посодействовать в приобретении «вида на жительство», в Париже или в ее вилле на Капри. Компаньонка моего испанского родственника, гражданка США, звала нас быть соседом Солженицына. Были и другие предложения. Марина хотела было уговаривать меня не возвращаться домой. Но я знал, что ни в какой стране я не смогу жить – пусть на развалинах, но в СССР! И в разгар моих споров с Мариной – остаться на Западе или возвратиться в страну, которой уже вроде бы и нет, мы поехали на могилу Андрея Тарковского! Я и сейчас не понимаю, что меня побудило тогда поехать в Сент-Женевье́в-де-Буа́? Мы были там и не раз… И вот мы у могилы Андрея, нас сопровождает парижанка Людмила Фроловская, дочь донского казака, похороненного здесь же. Мы подходим к могиле, втиснутой между надгробиями. На могиле Андрея деревянный крест. Изгороди нет. Я сделал шаг к кресту, чтобы положить цветы к его основанию, и крест начал медленно падать на меня! Я успел его подхватить – он сгнил у основания! Земля была мягка, я руками вытащил остатки креста, что сгнили и воткнул в него крест. Людмила тут же сказал – она была в курсе дела – чтобы я ни в коем случае не оставался на Западе! Андрей очень жалел, что покинул Родину, «вот он тебе знак подает, чтобы возвращался домой!»