Хотя и не слишком быстро, он все-таки сообразил, что хозяйка не расположена обсуждать карикатуру. Уэндон сел, и чай был поглощен по большей части в молчании. Едва позволили приличия, он встал, чтобы уйти.

– Извините, что так убегаю, – проговорил он. – Но у меня нет времени. Я обещал кое-что сделать для миссис Рэнсом из «Альп». – Уходя, Уэндон еще раз оглянулся на карикатуру Шпиона. – Гадкий старикашка! – бросил он. – Что-то он мне напоминает, но не возьму в толк. Я все равно считаю, вам следует его продать, сколько бы ни давали.

Миссис Пинк не стала его задерживать. Долг гостеприимства уже помешал ей сделать то, что было в ее глазах много важнее чая. Когда Уэндон ушел, она решила не тратить время на мытье посуды, а снова надела старую черную соломенную шляпу и, выйдя из дома, спустилась по переулку до гостиницы «Ночлег охотника», перешла улицу и двинулась за церковную ограду.

В церкви было холодно, царил полумрак. Аляповато-яркие витражи, которыми благочестивые реставраторы девятнадцатого века украсили норманнскую постройку, пропускали лишь толику слабого весеннего солнышка. Миссис Пинк постояла у западного нефа, пока ее глаза не привыкли к полумраку, и покой, который церковь неизменно ей приносила, снизошел на нее. Она заметила, что за решеткой хоров, к северу от алтаря, горит электрический свет. Похоже, в часовне Харвилов. Посетители всегда ходили посмотреть тамошние надгробия. Миссис Пинк, обожавшая старую церковь невзирая на витражи, часовню Харвилов любила меньше остального. На взгляд миссис Пинк, эта часовня с ее рядами чопорно скульптурных сквайров и леди, которые возлежали на своих саркофагах и даже выстроились вдоль стены, совсем как пассажиры в вагоне третьего класса, больше походила на музей, чем на храм. Она осмотрела церковь. Пора подумать о цветах к Пасхе. Не забыть напомнить леди Ферлонг, чтобы она в этом году привезла свои вовремя. На прошлую Пасху они появились, когда почти все уже было расставлено, и неловко было уговаривать миссис Бленкайрон убрать с алтаря ее арумы, чтобы освободить место лилиям леди Ферлонг. Миссис Пинк виновато сказала себе, что сегодня явилась в церковь не по этому поводу. Она вспомнила свои бессвязные мысли, прошла к скамьям и опустилась на колени в молитве. На коленях она простояла очень долго.

Когда миссис Пинк наконец поднялась, головная боль исчезла и даже жажда чая временно позабылась, а еще она заметила, что в часовне Харвилов до сих пор горит свет. Посетители редко задерживались там так долго. Один мертвый Харвил мало чем отличался от другого, и любопытство бывало быстро удовлетворено. Скорее всего прихожане забыли погасить за собой свет. С другой стороны, если они еще там, то ведут себя на удивление тихо, а значит, у них на уме дурное. В таком случае, ее очевидный долг – принять меры.

Миссис Пинк тихо двинулась по проходу. Повернув налево перед решеткой хоров, она вошла в часовню. Поначалу миссис Пинк решила, что там пусто, но потом, осторожно выглянув из-за высокого ренессансного саркофага, увидела коленопреклоненную фигуру прямо под северным окном. Ковер был свернут, и незнакомец бодро возил короткой черной палочкой по длинному листу бумаги, прижатому в уголках стопками молитвенных подушечек и требников.

Рельефная плита с изображением сэра Гая Харвила в последние годы сделалась знаменитостью среди поклонников английских мемориальных досок как крепкий, пусть и не выдающийся образчик работы пятнадцатого века. Миссис Пинк знала о существовании этой плиты, хотя так и не потрудилась ее рассмотреть. Но сейчас она понимала: вблизи плиты что-то происходит, и первой ее мыслью было, что у чужака действительно на уме дурное. Твердым шагом она двинулась вперед и сказала так громко, как позволяло ей уважение к святому месту: