Жил я по-прежнему в казарме, в той же комнате сержантов, обещали квартиру, но это позже, а из-за этого не было никакой личной жизни – 24 часа на службе. Начальство хвалило за добросовестность, за прилежание при проведении мероприятий для личного состава, командиры взводов расслабились, им не надо было занимать личный состав по вечерам, есть для этого замполит, который всегда на службе, ибо живет в роте, так что личная жизнь мне только снилась.

Наступала весна, снега на Сахалине столько, что улицы были завалены по крыши домов, чистились только центральные улицы, вот тут я только понял выражение- «На Сахалине нет никакой погоды», – так как она в течение дня менялась по нескольку раз и определить, откуда дует ветер и несет снег, возможности не было, мело и все тут, а откуда и куда, неизвестно.

Но проходит время, и весна берет свое, текут ручьи, снег тает, рыбаки – на лед, ловить корюшку. Жизнь кипит, побывал и я на рыбалке на Охотском море, таскали корюшку десятками штук за час, потом вялил ее на ветру, и она шла под пиво, только так. Рыбалка на Сахалине – это как болезнь, ею жители «болеют» с рождения и до старости, их отрывает на льдинах, но они, рискуя жизнью, все равно едут на море за корюшкой.

Кроме этого, в Южно-Сахалинске есть еще одно притягательное место с горным воздухом, это горнолыжный спуск на сопках, куда все взрослое население и детвора едет, чтобы ощутить свист ветра и скорость спуска вниз с горки.

А вообще природа на Сахалине суровая: сопки, речки, постоянный ветер и снег, дождь, лето теплое, но ветреное и дождливое, загореть невозможно, просто в этом есть тоже своя прелесть, там все растет – грибы, ягоды: брусника, черника, черемша, виноград, лимонник. А про охоту вообще молчу: гусей и уток миллионы, на сопках водятся зайцы, летают вальдшнепы, есть лисы, медведи захаживают к речкам. Когда идет нерест – горбуша, потом кижуч, потом снова корюшка и так бесконечно, что-нибудь ловится.

Все это впоследствии я познал уже на своем опыте, когда минул не один год службы в этом «раю».

А пока шла плановая учеба, ученья и боевая работа дивизии, где мы играли не последнюю роль, мы были глазами и ушами командования.

Опыт приходил потихоньку, и я стал уже самостоятельно решать все вопросы бытия роты, которые на меня были возложены, и где-то в марте меня пригласили в КЭЧ дивизии и вручили ордер на квартиру в двухквартирном доме, однокомнатную, с печным отоплением, туалет на улице, воды нет, колонка рядом – в общем, какой-никакой, а собственный уголок. Мебель КЭЧевская, с инвентарными номерами, но ведь своя жилплощадь. Новоселье отметили вместе с командиром роты, старшинами и офицерами, холодновато было, но когда натопили печку, все повеселели, приготовили нехитрую закуску: икра лососевая, морская капуста, горбуша соленая, яблоки моченые, живи не хочу. Пили спирт, он продавался в литровых бутылках, водки не было в продаже, утром голова не болела, только пить хотелось. Потом привезли машину угля, для печки, перетаскали его на веранду, там был свой уголок для инвентаря и угля, и жизнь стала налаживаться. До службы пешком минут 20, кругом соседи, сослуживцы, утром компания собиралась большая, и все дружно шли на службу. Я привык рано вставать, подъем в роте в семь часов, и поэтому в роту я приходил к восемь ноль-ноль, как раз к завтраку. Затем развод, и начинался новый трудовой день.

В один из вечеров января мы посещали концерт иллюзиониста Кио в зале Дома культуры города, где я познакомился и потом подружился с лейтенантом Ульяновым Ильей Иосифовичем, выпускником Киевского училища связи, служившим в батальоне связи 1-го армейского корпуса. Жил Илья недалеко от Дома офицеров в бараке, носившем название «стоквартирный линкор», с одним коридором, вечно пыхтящим керогазами и примусами, туалет и вода на улице. Я частенько оставался у него на квартире, где поставил себе кровать и перенес часть вещей.