Изложенный выше подход дает, по мнению автора, возможность решить ряд значимых для семантики проблем: проблему построения корректного метаязыка описания, проблему «логического круга» в толкованиях (Wierzbicka 1980, p. 11–14; Wierzbicka 1996, p. 48–49, 274–286), – а также наглядно демонстрирует пути преодоления «семантического агностицизма», сформулированного, как часто утверждается, в работах позднего Витгенштейна и его последователей (Wierzbicka 1996, p. 237–257, 335).

Прежде чем переходить к обсуждению концепции, следует еще раз отметить методологическую близость изложенного подхода базовым постулатам генеративной теории. И утверждение о врожденном характере языковой способности, оформленной в виде некоторого lingua mentalis, и сама модель семантического описания, отсылающая к базовым постулатам Каца и Постала, описанным в предыдущей главе, наглядно демонстрируют генетическую связь мировоззренческих установок, лежащих в их основе.

Мы начнем обсуждение концепции Вежбицкой с вопроса о процедуре верификации сформулированных в ней утверждений, среди которых для нас интересны, в первую очередь, конкретные толкования отдельных лексем и фразем. Кажется, что такой процедурой должны быть либо объективные данные, аналогичные показаниям стрелки прибора в физике, либо (т. к. толкование представляет собой выражение значения слова через врожденные концепты, интуитивно ясные каждому человеку) реакция обычного носителя языка, который интуитивно должен воспринимать толкование Вежбицкой как истинное. Однако в работах Вежбицкой мы не найдем ни того, ни другого[59]. Следует заметить, что автор NSM-теории не придает описанию процедур верификации большого значения, но из замечаний, которые встречаются в ее работах, становится понятным, что в качестве критерия истинности толкования выступают сама Вежбицкая и круг людей, профессионально занимающихся лингвистикой, т. е. обычный носитель языка редуцируется до члена профессионального сообщества. В тех редких фрагментах, где ставится вопрос о критерии, Вежбицкая прямо называет интроспекцию главным методологическим основанием для получения результатов. Иногда (например, при обсуждении folk biological concepts) она говорит о необходимости проверки результатов опросами информантов, но конкретных алгоритмов такой проверки, которая сама по себе представляет методологически сложную процедуру, ей не предлагается[60].

Можно заметить, что и в этом аспекте позиция Вежбицкой тесно соприкасается с позицией Хомского. Представление об «идеальном носителе языка», выступающем в качестве главного критерия истинности сделанных утверждений, и неявное отождествление себя с таким носителем задают общую для данных исследователей методологическую рамку. Соответственно, и приведенные в предыдущей главе критические замечания Поппера, отказывающегося признавать подлинно научными концепциями марксистскую теорию истории, психоанализ и индивидуальную психологию А. Адлера из-за той легкости, с которой они могли проинтерпретировать в свою пользу любой экспериментальный факт, могут быть также распространены и на NSM-теорию. Обладая развитой языковой интуицией, профессиональный лингвист является еще и носителем определенной профессиональной идеологии, и его нельзя считать непредвзятым судьей созданной им же теории. При отсутствии независимых критериев проверки он всегда будет склонен скорее находить аргументы в ее защиту, чем ставить ее основания под сомнение. Пока критерием истинности теории, критерием соответствия экспериментальных фактов ее положениям выступает сам автор и его единомышленники, теория обречена на квазирелигиозный статус и ее объективная проверка невозможна