– Ну всё… – сделала заключение Жанка, выдохнув, когда шаги девочек стихли. – Змеи уползли. Теперь наш с тобой черёд, дорогуша.

Она достала из сумки пухлую синюю косметичку и всё её содержимое вывалила на свою кровать.

– Вот это богатство! – усмехнулась я.

– Мама дала. – сказала она, предваряя следующий мой вопрос. – Свет, бери, что нужно тебе! – предложила, долго не раздумывая, она.

На кровати валялась тушь, чёрная подводка-карандаш, несколько тюбиков блеска для губ, пудра и тени с румянами. Я, конечно, подошла и внимательно всё это рассмотрела и потрогала, но вежливо отказалась.

– Спасиб, Жан. Я без этого спокойно как-нибудь проживу.

– Зря… – сказала она и, взяв зеркальце, начала подводить чёрным карандашом свои карие, слегка раскосые, глаза. – Ну ты хотя бы волосы распусти.

– Неа. Жарко. Мне итак нормально. – сказала я.

– Ну хоть без кепки своей, надеюсь, пойдёшь? – хихикнула она. – Мадам босс…

– Да, без… Без… – заверила её я.

Далась им всем моя кепка! И какая разница, что там на ней написано.

Мы пришли на танцплощадку и сели на самую дальнюю лавочку, чтобы отчётливо видеть всех и вся, предварительно сговорившись, что танцевать сегодня не будем ни с кем и ни при каких раскладах, даже в том случае, если кто-то будет настойчиво приглашать.

– Сегодня мы с тобой, Светик, наблюдатели ООН! – гордо заявила Жанка, внимательно начав рассматривать всё прибывающих и прибывающих на площадку ребят и девочек.

Наблюдателей ООН мой папа, сидя возле телевизора во время просмотра политических передач, называл ничегонеделателями и языкочесателями. Вспомнив это, я усмехнулась про себя и подумала, что мы с Жанкой сейчас таковыми и являлись и, судя по всему, на протяжении двух часов будем делать нечто подобное.

Диджей дискотеки, без всякого сомнения, был лютым поклонником групп «Руки Вверх» и «Отпетые мошенники». Их песни, правда, разные он включал по нескольку раз к ряду. Жанка порой подпевала, даже качалась в такт, обнимала меня за плечи, постоянно хихикая, но успевая при этом детально обсудить ту или иную танцующую парочку.

В какой-то момент она заметила двух парней из второго отряда, направлявшихся к нам.

– Свет, смотри. – шепнула она. – Вон юные красноармейцы к нам тащатся. Налево глянь!

Я сначала совсем не поняла, что она имеет в виду, но, повернув голову и приглядевшись к мальчикам, поняла её: один был в ярко-красной футболке, а второй – с красным, явно обгоревшим сегодня на море, лицом.

– Ага… Точно красноармейцы! – согласилась с ней я, растянувшись в улыбке. – Настоящие будённовцы.

– Тогда, как договаривались? – уточнила она, напоминая про наш с ней уговор.

– Угу. – кивнула я.

Парни подошли и пригласили нас обеих на танец, на что мы с подружкой на счёт один, два, три… крикнули в один голос по слогам:

– Мы се-год-ня не тан-цу-ем! – и от своей проделки громко захохотали.

Мальчишки многозначительно переглянулись и со словами «чокнутые» и «ненормальные» отошли подальше от нас. Жанна продолжила смеяться, согнувшись пополам.

– Ну ты видела их рожи? Видела? – всё повторяла и повторяла она, никак не успокаиваясь. – Видела?

Мне пришлось несколько раз хлопнуть её по спине, чтобы привести, наконец, в чувство.

– Жан, сейчас белый танец будет, прекращай уже. Ты же хотела посмотреть, кто там с кем будет.

– Да, да… – она перестала, наконец, смеяться, придвинулась ко мне ближе, и наш сеанс начался. Тем временем диджей врубил нафталиновое «Зеленоглазое такси» Боярского, которое, правда, в новой медленной интерпретации звучало весьма неплохо, и дамы пошли приглашать на танец своих кавалеров.