Он склонился к ее руке. Прикоснулся своими обветренными губами к тонкой и нежной коже ее запястья.

Поднял на нее влюбленные глаза.

Ему в лицо глядело дуло пистолета.

– Ни с места! – закричала Калерия Павловна.

Из боковых дверей выскочили четыре особиста, схватили майора, надели на него наручники.

Он яростно и растерянно озирался.

– Вы переборщили, майор! – сказала Калерия Павловна. – Вам надо было внедриться на наш секретный завод, а для этого стать чуть ли не родственником главного инженера Пахомова. Да, я романтичная девушка, это верно. Очень романтичная и лиричная. Но не до такой же степени, чтоб не понять: такие письма с фронта не пишут. Вот так с фронта не пишут: «Ах, сегодня мы проводили разведку боем, и в короткие минуты затишья я вспоминал звуки третьей баллады Шопена, которую играла моя тетя Клавдия на старом рояле…» Такие письма пишут из теплой конспиративной квартиры. Ну, а кроме того, – Калерия Павловна засмеялась, – третья баллада Шопена это не для домашнего любительского музицирования. Она не так уж мелодична, но очень сложна в исполнении… Уведите его! – скомандовала она особистам.

Трое увели майора, четвертый остался.

– Калерия Павловна, но как же тогда он получал ваши письма? – спросил он.

– Это нам подробно объяснит почтарь Алешка, – ответила она. – Я уже приказала его задержать. Ведь я же не сама бросала письма в почтовый ящик, а отдавала ему.

– Понял! – сказал особист. – То есть он связник?

– Получается так.

– Хорошо… – особист достал из полевой сумки пачку писем. – Но почему шпион так подробно описывал дом, сад, мебель, подсвечник на рояле?

– Товарищ старший лейтенант! – улыбнулась Калерия Павловна. – Не надо быть майором Прониным, чтобы понять. Не буду вас мучить. Я приглашала рыжего почтаря Алешку в дом, поила его чаем. А в следующем письме получала описание того, что он успел заметить и передать. Например, хромоногий стол.

– Ох, товарищ капитан! – вздохнул тот, восторженно глядя на нее. – Вы просто… Просто слов нет…

– Ничего особенного. Работа! – Калерия Павловна пожала плечами.

Особист ушел.

Калерия Павловна взяла с рояля последнее письмо Милославского:

«Я ни разу не видел вас воочию, – писал он, – я ни разу не слышал звуков вашего голоса, но я читаю ваши письма, и мне кажется, что я слышу вашу речь. Мало этого! Ваш уникальный стиль, ритм вашей фразы заставляет меня вспомнить, что мы с вами уже виделись! Это было в тридцатом году, в Кисловодске. Я увидел девушку, почти девочку, с книгой стихов в руках. Прекрасную, хрупкую, с тяжелыми золотыми косами и зелеными глазами. Она сидела на скамье и шепотом декламировала Лермонтова. Я попросил позволения присесть рядом, что-то сказал, она ответила, завязался разговор – о поэзии, о музыке, о красоте природы… Мне показалось, что судьба дразнит меня, указывая на несбыточное. Я не мечтал, что мы когда-то встретимся. Но теперь по слогу ваших писем я уверен, что это были вы!»

Калерия Павловна отложила письмо и посмотрела в окно, выходившее в сад.

«Боже мой, ведь я и в самом деле была в тридцатом году в Кисловодске, – почти вслух подумала она. – И ведь со мной в самом деле пытался флиртовать какой-то романтичный курсант… Но разве это имеет хоть какое-нибудь значение? Хотя, конечно, остается вопрос – его недавно завербовали или он уже тогда был опытным шпионом?»

А за окном, на пестрой палитре осени, холодное золото листопада смешивалось с последним теплом раннего заката.

Жизнь моя счастливая была, хотя и очень трудная, конечно – как у всех, у кого она легкая? но все-таки. У одних – совсем всё плохо, а вот мне все ж таки повезло.