– Но ты недолго? – осведомилась она.

– Нет. Минут двадцать от силы.

– Самое то. Я как раз переоденусь, и мы поедем.

– Договорились.

После этого Ольга все-таки не выдержала и сходила в гримерку за сигаретами. Я решила больше не расспрашивать ее ни о чем. Во всяком случае, до тех пор, пока не поговорю с Жемчужным.

Спектакль вскоре закончился, и Ольга, загасив окурок в пепельнице, убежала на поклон к публике.

Довольно долго звучали аплодисменты, крики «Браво!», а некоторые в зале даже скандировали «Майоров! Майоров!».

Кумир. Что там говорить…

Наконец актеры начали расходиться по своим гримеркам. Ольга, снова подмигнув мне, пронеслась мимо. Со ступенек спустился Майоров. В правой руке он держал парик, в левой бутафорский меч. Пот струился ручьями по его лицу.

– Смотрели спектакль из-за кулис? – спросил он меня на ходу. – И как вам?

– Бесподобно, – беззастенчиво соврала я.

– Поверьте, – улыбнулся Аркадий Александрович, – сегодня был не лучший спектакль. Партнеры подкачали.

С этими словами он удалился. Довольный и счастливый.

Последним со сцены сошел Жемчужный. Его лицо нельзя было назвать радостным.

– Тебе отдавили ногу? – шутливо поинтересовалась я.

– Мне отдавили душу.

Таким Жемчужного я еще не видела, а потому не упустила случая поязвить на эту тему.

– Не расстраивайся так. Придет еще и твое время. Публика будет носить тебя на руках, а Майоров станет старым и никому не нужным.

Жемчужный тут же вскинулся. Видно, понял, что дал слабинку.

– Ты думаешь, я из-за Аркадия так убиваюсь? Завидую, что ли?

– А что, нет?

– Нет, конечно. – Он принял привычный беспечный вид и закурил сигарету. – Мне нет никакого дела до его славы. Причина в ином, Женечка.

– В чем же? – поинтересовалась я.

– В отсутствии искусства в нашем театре. Между актерами нет слаженности, Женя. Нет ансамбля. Понимаешь?

– Не совсем, – призналась я.

– Каждый играет сам за себя. Рисуется перед публикой. А то, что на сцене рядом с тобой находится партнер, так на это наплевать. Главное – «я». И так мыслит каждый. А от этого, в свою очередь, гибнет искусство.

– Красивые слова, – резюмировала я его тираду. – А сам-то ты, Костя, разве не так мыслишь?

– Нет, – категорично отверг он такое предположение. – Для меня важен театр во мне, а не я в театре.

– Почему же не уйдешь в другой театр? – продолжала я сыпать вопросами.

– Потому что некоторые люди истолкуют мой уход совсем по-иному, а мне бы этого не хотелось, – просто ответил он.

Могу поспорить, что он подразумевал Майорова. Не знаю почему, но я это почувствовала.

– Но ты, кажется, хотела о чем-то поговорить со мной. – Жемчужный окончательно стал самим собой. – Или запамятовала?

– Я все прекрасно помню.

– Тогда я полон внимания. – Он закинул ногу на ногу. – Допрос будет с пристрастием?

– Конечно, с пристрастием, – обрадовала его я. – Буду даже вгонять иглы под ногти. Согласен?

– А куда деваться? Что только не сделаешь ради ужина с прекрасной дамой!

– Ладно, выкладывай начистоту, что тебе известно о моей предстоящей работе? – перешла я наконец на серьезный тон.

– То же, что и всем, Женя. Несколько дней назад ухлопали Оленькиного муженька, а теперь и на ее жизнь пытаются посягнуть.

– Может, всем уже известно, кто автор этих проделок?

– Нет, неизвестно. Но не я, точно.

– Уверен?

– На сто процентов. А на самом деле, Женечка, – добавил он, – ты зря ерничаешь. В театре слухи распространяются быстро. Со скоростью звука. Ты сможешь сама в этом убедиться.

– Ну, хорошо, – кивнула я. – Тут ты меня уговорил. Но откуда ты взял, что меня нанял Майоров?

– А кто еще тебя мог нанять? – Жемчужный частенько любил отвечать вопросом на вопрос.