Через четверть часа они вернулись к Ирвину, который задумчиво сидел в кресле у столика, украшенного изысканной цветочной композицией.

– Прекрасно! – одобрил он выбор Эммы и снова кивнул консультанту: – Всё остальное, пожалуйста.

– Разумеется, – и женщина увела безропотную клиентку в другую сторону.

Единственная заминка произошла, когда Ирвин достал из кармана пиджака банковскую карту.

– Что вы, я сама! – запротестовала было Эмма.

Но он прервал её:

– Сегодня я делаю подарки. Представьте, что я ваша фея-крёстная…

Как будто это могло быть достаточным аргументом! Но Эмма снова сдалась и приняла дорогущий подарок от практически чужого человека. В третий раз за полвечера она согласилась на то, чего никогда в жизни себе не позволяла, считая неприличным. Это должно было её насторожить, даже напугать… но не насторожило, не напугало.

Они вышли на улицу. Было всё так же сыро, но Эмма чувствовала себя необычайно хорошо в длинном, до пят, сизо-синем пальто из кашемира, вишнёвых ботильонах на удобном каблучке и в шелковистом палантине, тоже вишнёвом, но на полтона светлее. Как ни банально было это сравнение, она ощущала себя Золушкой на балу. Но не с принцем. С королём, которому вздумалось поиграть в фею-крёстную.

Когда они, наконец, забрали плащ из химчистки (и тут же кинули на заднее сидение кроссовера), уже темнело. Дождь стих, ветер угомонился. Влажные тротуары заманчиво поблёскивали, отражая свет витрин и уличных фонарей.

– Прогуляемся? – предложил Ирвин.

– С удовольствием, – обрадовалась Эмма: разве найдётся в мире женщина, не желающая выгулять обновку?

Они не спеша направились по мощёному брусчаткой проспекту мимо высоких нарядных зданий. Но стоило только свернуть за угол, и они оказались в самой старой части города.

Они гуляли и разговаривали. Вернее, теперь говорила она, а Ирвин внимательно слушал, лишь время от времени задавал очень правильные вопросы. Он будто чувствовал, что для неё важно.

Сначала Эмма откровенно призналась новому знакомому, что предпочитает гулять именно по ночным городам. Особенно ей близки города древние, сохранившие свой многовековой облик.

– В темноте не видно настоящего, – как умела, пояснила она. – Вот идёшь по такой средневековой улочке – и никаких реклам, автомобилей, витрин со всякими современными штуками. Фонари горят, конечно, но высвечивают исключительно архитектурные прелести. Темнота стирает грани реальности, и ты словно попадаешь в другой мир…

– В прошлое? – уточнил Ирвин.

– Не совсем. Скорее, в безвременье. Какое-то особое пространство, где обитает душа города.

– Душа города?

– Я это так называю. Что-то вроде самой сути города: образ, проекция в тонком мире…

– Божественная идея, парящая над грубым миром вещей? – задорно осведомился Ирвин, махнув рукой на фонарь на высоком столбе, тень от которого падала им под ноги.

– Именно! – Эмма удивилась – и воодушевилась: она впервые встретила человека, который смог понять её туманные образы и даже облечь их в подходящие слова. – Вы очень верно подметили!

– Ну, допустим, это подметил не я, а Платон…

– И он был прав, я считаю!

– Кто? Идеалист Платон? – в глазах Ирвина мелькнули весёлые огоньки.

– Если бы материалист Аристотель не увёл западную цивилизацию топкими окольными тропами, возможно, человечество давно бы уже вышло на путь истинного познания…– воодушевлённо подхватила Эмма, но осеклась, заметив, что собеседник улыбается. – Вы не согласны?

– Абсолютно согласен! – поспешно заверил её Ирвин. – Признаюсь, буквально вчера я тоже раздумывал о ложном пути цивилизации. А смеюсь лишь потому, что ещё никогда не слышал критики материализма от такой красивой девушки. Простите меня великодушно! И пожалуйста, рассказывайте дальше.