Образ прекраснейшей Дамы.
Отблески светлой и чистой души,
Верной любви и морали,
Сердце пронзая в заволжской тиши,
Яркой зарёй отражались.
Облик гармонии видел во сне,
Осенью – в сизом тумане,
А поэтический колокол мне
Пел о прекраснейшей Даме.
Голос дрожал и блестел, как топаз,
Словно картина Ван Гога.
Я ж оживлял нашу маму не раз
Тёплым дыханием слога.
Полоса препятствий
Мне с препятствиями полоса
Не страшна ни в какую погоду,
Ибо чувствую, что небеса
Помогать будут взять её с ходу.
Перепрыгнув траншею с водой,
Лабиринт пробежал с затрудненьем.
Лейтенант наш, совсем молодой,
Наблюдает за каждым движеньем.
Огневой предо мною рубеж —
В цель бросаю гранату, вторую,
Сетку низкую быстро пролез,
Зацепив чем-то банку пустую.
«Осторожней!» – кричит лейтенант, —
«Прижимайся всем телом к земельке».
А уж с правого фланга сержант
Ловко лезет по каменной стенке.
Пот в глаза, словно въедливый дым,
И слюна, как у лошади пена,
Я едва поспеваю за ним,
Ноет только немного колено.
Недостроенный дом перелез,
«Стометровка!» – кричат мне вдогонку,
Только в тело вселился уж бес
И запел свою песнь потихоньку:
«Не страшна полоса для юнца
У начала большого пробега,
Только вот – полоса без конца,
Полоса до скончания века».
Чертовщина
Я, поклоняясь духу бурь,
Встаю с туманной ранью,
Люблю изящество и дурь
На грани и за гранью.
При мне всегда дружок Фома,
А с ним его деваха,
Душа красавицы полна
Лукавства, лжи и траха.
С утра до вечера втроём,
Нередко на халяву,
Нет, не амброзию в рот льём,
А сущую отраву.
А ныне вечером ко мне
Явилась Ариадна,
Играл я с нею в буриме,
И получалось ладно.
Открыла дама мне глаза,
Зажгла в груди лучину,
И я сложил за полчаса
Всю эту чертовщину.
На пламя курс
На мощь державную, на пламя курс,
К вершинам бытия бросок,
По темпам роста сталинский Союз
Опередить никто не мог.
А в сорок пятом сталинская рать
Дух славы обрела вовек.
При слове «Сталин» шляпу должен снять
Любой разумный человек.
В океане любви
Семейное счастье – не подарок судьбы, а дело рук супругов, их ума, доброты, человечности и любви
Встретив в мае изящную фрау,
Не запели в душе соловьи,
Но в большом океане любви
Мы явили любовную пару.
Полный штиль на тридцатой версте,
На трёхсотой – под шёлковым стрессом.
И клонилось, как солнце за лесом,
Наше счастье к закатной черте.
Ветерок, а затем ураган,
И сплошная в душе непогода.
Завели нас в гнилое болото,
И шумел ледяной океан.
Мысль, как сердце надёжного друга,
Зашептала, касаясь груди:
Либо встань и навеки уйди,
Либо снова влюбитесь друг в друга.
В Первой армии
Я ценил и ценить буду дружбу
Как священный союз и как дар,
Ведь свою офицерскую службу
В Первой армии я начинал.
Вглубь земли, ближе к адовой пене,
Я спускался, и было мне там
Неуютно, но рядом Евгений
И седой, словно лунь, капитан.
Этот бункер, как трёп маргинала,
Мне на сердце и разум давил —
В царстве тьмы его суть обитала
И не знала небесных светил.
А потом были вёрсты и вёрсты,
Страшной силы, как смерть, жернова,
Но зато запах сена и звёзды,
Блеск луны и трава-мурава.
Ни болезней не знал, ни простуды,
Лишь порой леденело нутро,
Но моим командиром был Рудый[21]
В Первой армии войск ПВО.
На море
Живописные картины,
Катера и шхуны,
Длинноногие фемины,
Пляжные костюмы.
Будоражили дух также
Бары и отели,
Фешенебельные пляжи,
Пряные коктейли.
Дивы в модных мини-юбках,
Море золотое,
В разговорах и поступках
Шум и зов прибоя.
Мельпомена
Заметно оживилась сцена,
Когда Трагедия и Страсть,
А вслед за ними Мельпомена
На сцену с маской поднялась.
С лица сошли, наверно, краски
И страх все члены обуял,
Когда оскал ужасной маски
Нежданно душу показал.
В ней отражались боль и муки
Всех тех, кто пережил беду.
И протянул я в скорби руки