(sic) Самсонова, «новогородца», в списке погибших в битве на Ведроши (1500 г.) в синодике московского Успенского собора[24].

Быстро растворились в общей массе псковские бояре – 300 семей, хотя, похоже, многие из них не смогли подтвердить свой статус в качестве детей боярских.

Более длительным оказалось существование «вятчан». Представители этой группы в 1490-х гг. получили поместья в Боровском, Алексинском и Кременском уездах. Некоторые из них, по старой памяти, в 1499 г. участвовали в походе на «Югорскую землю» – вятчане, «которые живут в Московской земле»[25].

Упоминание «вятчан» встречается в актовых материалах, а также в платежной книге Московского уезда 1542–1543 гг. Их служба по отдельному списку подтверждается перечнем сводной десятни 1556 г. «десятня ружан, серпухович, торушан, вятчан, борович». «Вятчане из Боровска» упоминаются в разряде полоцкого похода 1562/1563 г. «Вятчане» фигурируют также в тексте рузской писцовой книги 1567–1569 гг.

Стоит высказать предположение, что указанные «вятчане» ощутимо не дотягивали до стандартов, принятых для полноценных детей боярских. Существуют единичные упоминания о землевладении вятских бояр до московского завоевания. Отсутствие последующих испомещений на территории Вятского уезда свидетельствует о слабом развитии здесь ранее феодального землевладения. Позднее в 1542/43 г. в Московском уезде «вятчанину» Якову Труханову принадлежало среднее поместье размером в 100 четвертей (полчети сохи) земли. В Рузском уезде «вятчане» коллективно владели небольшими земельными участками. Один из них, Родя, был обозначен в писцовой книге без фамилии. В индивидуальном порядке некоторые «вятчане» могли повысить свой статус. Известно, что уже в начале XVI в. Костяю Вятчанинову принадлежали земли (на правах вотчины) в Звенигородском уезде. Несколько позднее, в 1529–1530 гг., вотчина (приданое) Московского уезда принадлежала Дмитрию Федорову Лихотникову[26]. Лихотниковы в последующие годы числились среди московских детей боярских. В целом же они, видимо, занимали промежуточное положение, сопоставимое с положением «ивангородцев» в Новгородской земле и, соответственно, не смешивались с детьми боярскими.

В целом при обсуждении вопроса о социальных перегородках, отделявших некоторые группы служилых людей от слияния с основной массой детей боярских, необходимо представлять логику и последовательность решений центрального правительства. Разница в подходах отчетливо проявилась при испомещении уже упомянутых «ивангородцев». Состав этой группы комплектовался за счет «людей» новгородских бояр, взятых на великокняжескую службу. Все они получили небольшие поместья, близкие по своим размерам к 5 обжам («пятиобежники» в источниках более позднего времени). Примечательно, но другие «люди» новгородских бояр, в том числе тех же владельцев, присутствовали среди собственно новгородских помещиков. Размеры их поместий были значительно больше. Якуш Бунков, «Ивановской человек Лошинского», например, распоряжался внушительным поместьем размером в 61 обжу. Отмеченная разница объяснялась разным временем испомещения. «Ивангородцы», как особая категория, появились уже после 1496 г., когда шведскими войсками был взят Ивангород[27]. К этому времени на новгородских поместьях находилось уже большое число помещиков. Вопрос, следовательно, стоял не столько в количественном насыщении новой корпорации, точнее, нескольких пятинных субкорпораций служилыми людьми, сколько в организации правильной службы.

В более ранние годы задача формулировалась по-другому: необходимо было в короткие сроки создать в Новгородской земле внушительный корпус детей боярских, которые бы заменили собой выселенных бояр и житьих. Соответственно, при существовавшем кадровом дефиците и ограниченности выбора местная администрация считала возможным включить в число помещиков определенное количество «людей» московских и новгородских аристократов. Некоторые из них определенно ранее находились на положении холопов (Ватазины, Игнатий Черныш Уваров). Все они получили полноценные поместья, сопоставимые по своим размерам с поместьями других детей боярских. Упоминание об их прежней владельческой принадлежности, встречающееся в писцовых книгах, скорее всего, не было отражением особого статуса, а свидетельствовало о раздаче им поместий по спискам. Подобным образом упоминались территориальные обозначения для некоторых детей боярских – луховичи, Якуш Черной Пущин «звенигородец» и т. д. В дальнейшем потомки послужильцев также не выделялись среди новгородских помещиков. Нападки на них со стороны сослуживцев и обвинения в «низком» происхождении стали проявляться только в XVII в., с более широким распространением местнических традиций среди городового дворянства.