– Спасибо – буркнул Кузьма, не обращая никакого внимания на майора.

– Извините, я знаю, что не вовремя. Но я хочу, что бы вы знали, что этот шофер Андрей Гремихин убивший их был пьяным, и получил десять лет строгого режима.

– Мне наплевать на этого Андрея – ответил Кузьма – Зиночки нет, Ивана нет. Вот, это все, значит и меня нет, и неба нет и жизни нет. В чем они виноваты были?

– Капитан-лейтенант пойдем, ко мне, выпьем, немного отпустит – предложил Мастрюков.

Жил он недалеко от кладбища. Кузьма безропотно пошел за майором.

Дома они сели на кухне, Мастрюков принес бутылку «Столичной», поставил на стол огурчики, подогрел на сковородке картошку. Кузьма сидел и молчал.

– Помянем Зинаиду – поднял майор налитую рюмку, и посмотрел на Кузьму.

Слезы закапали у Кузьмы из глаз, он не брал свою рюмку.

– Я не пью вообще, извини, как тебя зовут?

– Юра! Юрий Иванович Мастрюков – Мастрюков протянул Кузьме руку, но тот, как бы не заметил, протянутую руку, и майор убрал – а ты выпей сегодня немного легче будет!

– Легче мне уже никогда не будет – и Кузьма опять обхватив голову руками, и стал снова раскачиваться, как на кладбище.

– Слушай Кузьма, извини, пожалуйста, что не по теме. Это ты тогда этих «черных колготок», на «Остряках», так разделал. Я дело это вел, а ты был среди подозреваемых.

– Я, – безразлично ответил Кузьма, и протянул руки, как бы для наручников, – будешь арестовывать?

– Да ты что? Мы тебе все еще спасибо должны сказать, что ты эту мразь там на колени поставил.

Город стал чище и лучше. Я это дело уже сдал в архив. Висяк, так висяк!

– А если знал, что я, то чего тогда не арестовал?

– Я своих, Кузьма не сдаю. Ты мне симпатичен, что один не побоялся против пятерых. Я просто хотел с тобой поговорить тогда, понять. Побольше бы нам таких парней как ты, и мрази было бы поменьше на улицах и в подворотнях. К нам бы тебя, да у каждого свой путь!

– Пойду, я извини Юра, меня старики ждут – встал Кузьма с маленького диванчика – если ты меня не арестовываешь, значит пойду. А надумаешь арестовать, то я готов. Знал бы ты, что у меня на душе твориться. А на всю эту мразь, рук не хватит. Сам видишь.

Кузьма, молча одел фуражку, и не глядя в глаза Мастрюкову, закрыл за собой дверь.

Мастрюков подошел к окну и смотрел, как Кузьма шатающейся походкой пересекает двор, направляясь в сторону Стрелецкой бухты.

Где-то за окном над Северной бухтой раздавался рев взлетающих самолетов с авианосца «Смоленск», который только недавно пришел из Николаева. Севастополь жил своей жизнью. Фигурка Кузьмы скрылась за домами.

Кузьма шел и думал, что жизнь закончилась, оставалась только служба, которой он принял решение посвятить себя.

Хотелось банально напиться, но Кузьме не нужны были собутыльники, ему просто хотелось побыть одному, и подумать, как жить дальше, что делать.

Мимо промчалась, завывая сиреной, машина скорой помощи.

– Кому-то наверно тоже плохо? – думал Кузьма, и ноги сами несли его, к ставшими родными старикам.

Громкий звон колоколов громкого боя ударил по ушам и сорвал Володю Никифорова с верхней койки и бросил вниз на вылезающего не спеша из теплых объятий нижней койки капитан-лейтенанта Хромчука.

– Эй, лейтенант, осторожнее, ты не один в каюте живешь. Имей совесть, не прыгай старшим по званию на голову. Сколько времени?

По корабельной боевой трансляции вдогонку длинному звонку колоколов раздались слова вахтенного офицера:

– Боевая тревога, боевая тревога, боевая тревога!

– Николай Иванович, ты извини, пожалуйста, я не хотел, сон глубокий, а тут тревога, ну я и на тебя …. А времени сейчас, четыре часа ночи без пятнадцати минуток – начал оправдывался Володя Никифоров, поглядев на «командирские» часы, подаренные отцом, натягивая брюки и на ходу влезая рукавами в темно-синий новенький китель. Корабль сильно качало с борта на борт и приходилось балансировать и держаться то за столы, то за переборки, Володя, не удержавшись, плюхнулся на стоявший у переборки диван. Куда-то делись дырявые тапочки, видимо при качке они уехали под диван. Поскрипывали от качки переборки корабля. За дверью каюты слышался топот множества ног матросов, летевших по боевой тревоге на боевые посты.