Тимур смотрел, как Золотаева и Савушкин направляются к подъезду. Ему очень хотелось пойти за Мартой, обнять, успокоить, но он остался неподвижен. Дело было не только в приказе остаться в машине. Нариев был сильным мужчиной, но ему было непросто справиться с внутренним комплексом неполноценности, которые блокировали все попытки устроить личную жизнь.

Четыре года назад после аварии, произошедшей в родном Татарстане, Тимура оставила жена, не желавшая нянчиться с безглазым и безруким инвалидом. Тогда он, желая сдохнуть от тоски, сам не знал, что по секретной военной программе попадёт в одну из больниц, которая была подконтрольна МСБ.

Волшебные технологии вернули его к полноценной жизни. Внешне он лишь глазами отличался от людей. Чтобы не вызывать лишних расспросов у знакомых, Нариев перевёлся в МСБ Свердловской области. С той поры он раз и навсегда запретил себе влюбляться.

Когда Золотаева возникала в отделе, стальная воля киборга давала сбой. Но он ни разу не позволил себе даже намекнуть о том, что не такой он и железный.

 «Зачем ты разменял квартиру, хозяин?» – думала Марта, входя в прихожую.

Квартира казалась чужой, полной непонятных, посторонних запахов.

У Марты было плохо с обонянием несмотря на то, что в матери ей была выбрана лучшая ищейка страны. Запахи она различала немногим лучше любого среднестатистического человека.

Федот Максимович, взяв щенка, поил его с детства алхимическими составами, которые почти отбили собачий нюх, зато научили безошибочно искать присутствие «живого» золота на любой местности. В обычной полицейской работе это никак не помогало, и для трекинга3 Марта, даже в обличии собаки, была бесполезна.

 Только даже в таком состоянии Золотаева отлично различала слегка тошнотворный, железистый запах спёкшейся крови. От него нестерпимо, до сдавленной внутренней боли хотелось выть.

Они с Савушкиным вошли в длинную комнату с высокими потолками. Окно комнаты выходило на проспект. Второе окно, с видом на двор, было на кухне.

Помещение чем-то неуловимо напоминала музей советского периода. Дело в том, что Федот Максимович питал слабость к мебели конца сороковых – начала шестидесятых годов, поэтому не менял мебель из принципа. Дед считал, что так надёжно, как производили «раньше», сейчас уже не делают.

Среди привычных вещей, перевезённых из разменянной «трёшки», появились и предметы из дома Клавдии Антоновны.

Часть комнаты представляла собой рабочий кабинет с массивным резным столом во главе. Тут царил почти идеальный порядок, если не считать развороченного компьютера.

В нише, где располагалась двуспальная железная кровать, тёмными пятнами был измазан пол, забрызганы боковые стенки стоящего рядом шифоньера и свалившиеся на пол простыня с одеялом. Последние когда-то были белыми, но теперь полностью покрылись бурыми пятнами ссохшейся крови. Видимо, дед, пока был жив, пытался приложить их к ранам.

Марта некоторое время смотрела на нарисованный на полу мелом силуэт, после присела над ним на корточки, напряжённо принюхиваясь. Она словно бы пыталась уловить в этой квартире чужие, непривычный для нее запахи. Их было слишком много.

Тело обнаружила Клавдия Антоновна, когда вернулась из Челябинска. Туда она уезжала на неделю сидеть с внуками, пока их родители были в отъезде.

Савушкин некоторое время выжидающе смотрел на застывшую на корточках Золотаеву. Её неподвижность слегка его встревожила.

– Марта Максимовна вы в порядке?

– Крови много…

– Тринадцать ударов. Ты же читала дело, – осторожно напомнил Артур Олегович. – На деде твоём было два защитных магических кольца, сделанных ещё во времена СССР. Два удара пробили их защиту, остальные одиннадцать нанесли ранения, несовместимые с жизнью.