Во-вторых, они оба кричали во время акта совокупления: «Я тебя люблю, я тебя люблю!» Они говорили также о чём-то, что происходило во время их любовного восторга, но я не смогла, к сожалению, разобрать все их слова, и когда они оба вдруг замерли, то ещё раз воскликнули вместе: «Я тебя люблю!» Но о чём они всё-таки ещё говорили? Я не сумела понять, и не могу вам рассказать о всех тех глупых объяснениях и гипотезах, которые я изобрела тогда, потому что это вряд ли будет вам интересно. Удивительно, что несмотря на естественную природную хитрость, присущую всем девушкам, они так долго блуждают в потёмках, не находя или обнаруживая лишь изредка наиболее естественные и самые простые объяснения своим естественным желаниям и волнениям, которые посещают и сотрясают их тело и душу.

Было вполне очевидно, что поцелуи и игры не были основным элементом происходящего между моими родителями, и они были только возбуждающими средствами, хотя моя мать тогда ощутила, как мне показалось, наиболее сильное сладострастное возбуждение именно в это время. Игры моего отца с её телом, несомненно, заставили её кричать и стонать: «Я тебя люблю», так что она, вероятно, желала этих поцелуев, и отдавала такие же назад моему отцу.

Во всяком случае, у меня было столько мыслей по этому поводу, что я не могла успокоиться на протяжении всего оставшегося дня. Я не хотела никого расспрашивать о природе нахлынувших на меня ощущений, так как мои родители занимались этим украдкой, и вполне очевидно, что они хотели бы сохранить произошедшее в тайне. В течении дня в наш дом было нанесено немало визитов, и во второй его половине прибыл мой дядя в сопровождении жены и моей кузины, девушки в возрасте девятнадцати лет, и с ними была гувернантка из французской части Швейцарии. Они провели у нас ночь, так как у этого дяди были какие-то дела в нашем городе на следующий день, так что кузина и её гувернантка разделили на эту ночь со мной мою комнату, а кузина даже вынуждена была спать со мной в одной кровати, поскольку в комнате была только одна, моя, хотя, между нами говоря, я предпочла бы разделить своё ложе с гувернанткой, для которой разложили походную кровать. Ей было приблизительно двадцать восемь лет, она была девушкой сообразительной, живой, и на любой вопрос у неё был ответ. Я думаю, что в жизни любого человека присутствует такая личность. Без сомнения она смогла бы рассказать мне множество пикантных историй, посвятить меня в сущность запретных и неизвестных мне доселе вещей. Я не знала, как мне начать разговор с ней, так как она была очень строга с моей кузиной, но решила положиться на интимность ночи и на случай, который обычно приключается в нужный момент, выковав в своей голове тысячу планов. Когда мы поднялись в нашу комнату, Кларисса (так звали гувернантку) уже была там, и она заранее подняла ширму между нашими кроватями. Солнце скрывалось за горизонтом к тому времени, и она нас с кузиной заставила прочитать вечернюю молитву, после чего, пожелав нам доброй ночи и порекомендовав поскорее заснуть, унесла лампу на свою сторону.

Гувернантка вполне могла обойтись без этих наставлений в адрес моей кузины, ведь та, едва оказавшись под одеялом, тотчас же заснула, сладко засопев. Я же… я не могла сомкнуть глаза, тысячи мыслей путались в моей голове. Я слушала, как Кларисса двигала свою кровать, как она раздевалась и делала свой вечерний туалет. Слабый луч света пробивался в небольшую дырочку толщиной в булавочную головку в ширме, разделяющей наши кровати. Я склонилась со своей постели и с помощью шпильки для волос увеличила это отверстие, после чего прильнула правым глазом к этой дырочке, и Кларисса предстала передо мной, одетая в ночную рубашку в тот самый момент, когда она как раз её снимала.