С островка, на котором расположились музыканты, полилась нежнейшая музыка. Запел девичий хор.
Если остаться и слушать – чего доброго убьешь час, а то и больше. Этого Сун Цзиюй вынести уже не мог. Он встал, церемонно поклонился присутствующим.
– Благодарю за то, что приняли этого скромного чиновника в своем доме. К сожалению, мне нужно вернуться в управу, дело о покушении на юного господина Ма не терпит отлагательств.
Гун Цюй поморщился и встал.
– Разумеется, разумеется. Мы тоже рады были принимать господина магистрата в нашем убогом жилище! Но прежде чем вы уйдете, этот болтливый старик хотел бы поговорить с вами наедине.
Он поманил Сун Цзиюя за собой под круглую арку. За его спиной домочадцы немедленно оживились: кто-то достал домино и палочки с приказами для застольной игры, немедленно появились новые кувшины с вином.
Сун Цзиюй последовал за гуном Цюем, оглядывая сад. То тут, то там заметны были признаки упадка: то отвалившаяся со стены штукатурка, то поваленное бурей дерево, которое никто не убирал, то мостик без одной доски. С юга на сад наступали сорняки, дикая зелень стояла стеной, над ней едва различима была крыша полуобвалившегося павильона. Интересно, списывают ли это на скромность и пренебрежение богатством? А обтрепавшиеся рукава и полы хозяйского халата? Сун Цзиюй шел чуть позади гуна Цюя, заложившего руки за спину, и ему хорошо видна была засаленная, потерявшая нитки вышивка.
Нет, целая труппа музыкантов – семейная, судя по отсутствию в городе известных театров, – плохо вязалась с аскезой. Значит, хотят пустить пыль в глаза, надеясь, что возможный зять не заметит стоящей на пороге нищеты. Как глупо…
– Молодость, – провозгласил Цюй, словно сообщал некую важную истину. – Молодость любит яркие цвета и не признает оттенков. Вы стремитесь быть лучшим магистратом из всех, что существовали под Небесами. Неподкупным, ни с кем не желающим знаться. Никому вы не боитесь нанести обиды, ибо на вашей стороне мораль. Ваш двоюродный дядя был человеком похожего склада… К сожалению, все, чего он добился, – навет, ссылка и смерть от болезни в нищете. Я по-отечески не желаю вам такой судьбы.
Сун Цзиюй вздернул бровь.
– Это… даосское предсказание? – спросил он, в последний момент заменив слово «угроза».
Навет, значит… Случилось это все, когда Сун Цзиюй был еще мальчишкой, так что подробности падения Сун Жэньши прошли мимо него. А теперь… Неужто гун Цюй и сочинил ту кляузу? Но разве старый лис признается…
– Я не уличный гадатель. Мои слова – совет старшего младшему. Очень жаль, что хоу Чжу Фэнлун не дал подобный совет вам в свой черед, – гун Цюй вздохнул, покачал головой. – Однако вы еще можете стать первым Суном, прославившим свой род.
Сун Цзиюй не сдержался – поморщился при упоминании Лун-гэ. Были, были и советы, и просьбы, и, в конце концов, приказы… Но он так и не остановился.
– И чем же господин Цюй посоветует мне его прославить?
– Пусть этот старик отошел от дел и устремил взор в вечность, дружбу он до сих пор ценит высоко. Дорогие спутники моей юности, господин Чу из Военного министерства, господин Чжоу из казначейства… О, мы были словно трое братьев персикового сада. И наши дети – как родные друг другу.
Он остановился, раздраженно выдернул длинную плеть вьюнка, душившую розу, и отшвырнул в сторону.
– Не стану ходить вокруг да около, магистрат Сун. Увидев, как вы гордо минули нас у городских ворот, пожелав сразу заняться делами, я понял, что вы человек исключительный. Пусть женщины шепчутся по углам и посылают свах, мужчины могут договориться лицом к лицу. Мои младшие дочери – близнецы, потому и замуж я хочу их выдать так, чтоб младшая сразу последовала за старшей. Циньчунь просватана за молодого господина Ма, Цяньчунь же… восхитилась, когда услышала, что вы спасли жениха ее сестры, и сразу прониклась к магистрату Суну глубочайшим почтением. Мы с ее матерью решили, что это, должно быть, судьба.