Ей ведь нет дела до всего этого?

Но покоя тоже нет.

– Мэй, я не мешаю тебе? – окликнул он.

– Нет, – сказала она. Села, обхватив колени руками. – А что ты делаешь?

Он улыбнулся.

– Иди сюда, посмотри. Ты все равно не спишь.

– Сплю, – не согласилась она.

Он тихо засмеялся.

– Я вижу. Иди.

Глупо отказываться.

Мэй поднялась на ноги. И только поднявшись, поняла – Лоренцо вырезал что-то из дерева. Фигурка почти полностью скрыта в его ладонях, только любопытный нос торчит.

– Сейчас, – сказал он, серьезно правя крошечные ушки. – Я уже почти закончил.

Нож у него специальный, треугольный, маленький и еще несколько, разной формы, стружка вокруг, рядом нарисованная на бумаге лисичка с таким же носом и ушками – чудеса! Пальцы быстро уверенно скользят по фигурке, нож снимает лишнее.

Глаза лисичке он вырезает в последнюю очередь, словно бусинки.

Мэй наблюдала заворожено, почти не дыша. Подошла поближе.

Наконец, Лоренцо смахнул последнюю стружку, дунул. Поставил лисичку на стол, прямо перед Мэй.

– Вот, – сказал он, улыбаясь. – Возьми.

Мэй заворожено взяла. Как не взять? Вот уж не думала, что илойский трибун способен на такое.

Лисичка была маленькая и словно живая, теплая – еще хранящая тепло его рук. Она сидела, склонив голову на бок, чуть вытянув шею, уши торчком. Такая любопытная, серьезная, слегка настороженная.

– Похожа? – довольно спросил Лоренцо.

Мэй сразу не поняла.

– На тебя похожа? – спросил он. – Как думаешь?

Мэй поджала губы и быстро поставила лисичку обратно на стол.

Смутилась. Но похожа… Да, Мэй поймала себя на том, что сейчас даже смотрит точно так же – внимательно и настороженно. Лоренцо уловил очень точно.

– Можешь взять себе, – сказал он.

– Нет.

Никаких подарков ей не нужно, даже таких.

– Как хочешь, – он пожал плечами. – Тогда дома отдам Виоле, может, ей понравится.

– Виоле?

Он тихо вздохнул.

– У меня маленькая дочка, Виола, ей скоро пять лет.

Все еще улыбка на губах, но чуть грустная, и глаза…

– Ты любишь ее?

Зачем она такое спрашивает?

– Я ее никогда не видел. Я пять лет не был дома, Мэй.

Что-то скользнуло в его голосе… Боль? Пять лет – это очень долго.

Мэй и не заметила, как села рядом, подперев подбородок кулаком. Хотелось что-то сказать, но что – она не знала. Осторожно погладила лисичку пальцем.

– Ты скучаешь по дому? – спросила она.

Он… нет, не нахмурился, только черточка между бровей.

Она лезет в личное? Куда не стоит лезть… Зачем ей?

Но именно сейчас это казалось важно.

– Я не знаю, что ждет меня дома, – сказал Лоренцо. – За такой срок все может измениться. Кикко, моему сыну, было три года… я делал для него деревянных драконов, волков, лошадок и солдатиков, ему ужасно нравилось. Мы устраивали баталии в перистиле, взятие крепостей… Сейчас ему восемь, совсем другие интересы и другая жизнь. Я даже не уверен, что он узнает меня. А жена…

Лоренцо поджал губы, болезненно сморщился, отвернулся. С женой, видимо, там вообще нехорошо…

Мэй молча гладила лисичку по спине и между ушей, словно живую – это успокаивало.

– Фигурки из дерева меня научил вырезать один центурион, Бруно, еще в первый мой поход, в Олсене. Мы попали в осаду под Тарузой, сидели больше трех месяцев, зажатыми на каменистой косе, нас должны были забрать корабли, но корабли не приходили, там… Не важно. Надо было чем-то занять себя, чтобы не сойти с ума, не думать о еде… и о смерти тоже не думать… Бруно учил меня.

– …не думать о смерти… – тихо повторила Мэй, сердце сжалось.

Лоренцо вздрогнул, повернулся к ней.

– Прости, – сказал он, словно сказал что-то не то.

– Этран, – сказала она. – Почти восемь месяцев осады. Я понимаю…