То ли некто не любил Борхеса, то ли был возмущен моим легкомыслием, но он встал и с шумом закрыл папку. Сказать он ничего не сказал, но сделал какой-то странный жест рукой, словно указывая на угол маленькой комнаты с покрашенными блеклой зеленоватой краской стенами. Я оглянулся на угол, не нашел там ничего достойного внимания и снова взялся за чтение.
– Читать перестали! – отрывисто приказал некто. – Радзинский. Сюда не читать пришел.
Ему явно не давались полные предложения с существительными и с придаточными предложениями. Как филолог, я это отметил.
Я вежливо закрыл книгу, но не убрал ее в портфель.
Мы помолчали еще немного. Затем некто оперся на стол руками и чуть подался вперед.
– Что ж ты так? – спросил некто.
Подумав, я счел вопрос скорее риторическим и, стало быть, не требовавшим ответа.
Некто остался недоволен повисшей в комнате паузой и продолжал в характерном для него своеобразном синтаксическом стиле:
– Студент МГУ. Ты почему? У нас сведения.
Глаголы он тоже, видать, не любил. Его тон не оставлял сомнений: некто был мною недоволен.
– Почему не отвечаешь? Сказать нечего? – поинтересовался некто.
– Представьтесь, пожалуйста, – потребовал я. – И объясните, по какому поводу вы меня вызвали.
– Я тебе представляться не обязан, – отрезал некто, обнаружив способность говорить полными предложениями. – Здесь вопросы задаем мы.
Я было хотел процитировать фразу Марка Твена о том, что во множественном числе о себе говорят либо королевские особы, либо люди, больные глистами, но вовремя остановился.
Некто сел на стул и продолжил:
– Что не нравится? Студент МГУ. Родители уважаемые. В армию захотел? Там тебе не МГУ.
С этим я спорить не мог: он явно знал, о чем говорил. Подготовленный был товарищ.
– Пока вы не представитесь, я беседовать с вами не буду. И объясните, по какому поводу меня вызвали.
– Петров, – неожиданно представился некто. – По поводу твоей антиобщественной деятельности. Запрещенную литературу распространяешь. У нас сведения. Достоверные.
Я к тому времени прочел много правозащитной литературы, объяснявшей, как нужно вести себя на допросе.
Так я и повел:
– Удостоверение покажите, пожалуйста, – потребовал я и добавил: – По закону обязаны.
Лапидарный строй речи был явно заразителен.
Некто Петров покачал головой, расстроенный моим формальным отношением к вроде бы уже завязывавшейся беседе, и, неожиданно достав из внутреннего кармана пиджака узкое красное удостоверение личности, помахал им передо мною, зажав большим толстым пальцем название выдавшей удостоверение организации. Затем убрал его обратно в карман.
– Вы открыть должны, – сказал я.
– Открывать не просил, – уличил меня в некорректности Петров. – Просил показать – я показал.
Формально он был прав: я просил показать, а не открыть удостоверение. Этот раунд словесной дуэли я проиграл.
Победа дала Петрову возможность проявить великодушие.
Он остался доволен собою и решил сменить тактику:
– Олех, – обратился ко мне Петров по-дружески, напирая на звук “х”, так что получилось “Олех-х-х”. – Зачем тебе? Родители такие. Ты что, думаешь, эти тебе друзья? Они тебя вовлекут, а сами в кусты. А ты пострадаешь.
Эх, был Петров провидец. Но я его не послушался.
Он продолжал рисовать разные варианты моего возможного будущего короткими, подчас назывными предложениями, пока я молчал, ожидая вопросы по существу. Мне очень хотелось проявить героизм и отказаться давать показания о других людях, но некто Петров мне такой возможности не дал и ни о чем, кроме риторических обращений типа “Зачем тебе это? Почему просто не учишься?”, не спрашивал. Он вообще ничем особо не интересовался.