– Здравствуйте, милочка! Как я рада, что застала вас здесь сегодня! А почему у вас такой унылый вид? Хотя, знаю-знаю. Такое несчастье! Бедная девочка! – таким словами приветствовала Сашу, постоянная клиентка одного из ее салонов красоты, отставная актриса, неувядающая модница лет семидесяти пяти Вера Семеновна Зайцева.

– Мне, очевидно, нужно уволить Машеньку за излишнюю болтливость, – Саша бросила гневный взгляд на маникюршу, та испуганно съежилась. – Боже мой, – метались мысли в Сашиной голове. – Я думала, что работа сейчас единственная моя отрада, моя панацея, а тут! Тут все уже в курсе моих неприятностей, шепчутся, смеются за моей спиной. Это ж какая радость – эту стерву-хозяйку бросил муж! Господи, куда мне деваться? Куда мне спрятаться от людей, от себя? От людей еще можно спрятаться, а вот куда спрятаться от себя?

– Александра Васильевна, не будьте слишком строги к Машеньке, вы ведь разумная женщина и понимаете, что если маникюрша будет молчалива, то к ней никто не будет ходить. Где еще можно в наше время, когда все живут, уткнувшись в свои компьютеры и телевизоры, просто поговорить? Не при помощи букв в мониторе или как там он называется, не по телефону, а вот так вот, по старинке, сидя напротив и глядя друг другу в глаза. Вы знаете, я, в моем возрасте радуюсь любой возможности поговорить. Просто поговорить. Какое счастье, что вы еще очень молоды, и вам еще не ведомы такие проблемы! А ваша Машенька, она не просто маникюрша, она самый настоящий психотерапевт. Не сердитесь на нее, прошу вас, – Саша улыбнулась принужденно. – У вас есть минутка, чтобы выпить чашку чаю со старой дамой? – продолжила Вера Семеновна.

Вера Семеновна, безусловно, была дама презанятная, и Саше нравилось беседовать с нею, но вот сейчас не хотелось. Она заметила, что с тех пор, как осталась одна, с тех пор, как она внезапно пополнила многочисленный отряд мадам Брошкиных, она перестала быть склонной к общению. Теперь на ней будто бы стояло клеймо неполноценности. Все ее былые заслуги, все ее незаурядные качества будто бы перечеркнуло это клеймо. Она сама, все ее существо, казалось, было теперь сплошным клеймом неполноценности. Общаться теперь Саше не хотелось, тем более с совершенно посторонней дамой…

Она согласилась. Не хотела показаться невоспитанной. Вечно мы делаем то, чего совсем не хотим, ради каких-то условностей, ради каких-то там мифических правил приличия.

– Будьте добры, принесите нам две чашки чаю в комнату отдыха, – обратилась Саша к администратору. – Вы ведь предпочитаете черный с бергамотом, если не ошибаюсь? – спросила она Веру Семеновну. Та кивнула. – Мне зеленый с липой. Спасибо.

Саша и Вера Семеновна сели друг против друга в высокие кресла.

– О чем вы хотели поговорить?

– Могла бы, конечно, о своем здоровье, оно у меня в последнее время слабовато стало, да, боюсь, вам это не интересно, – усмехнулась Вера Семеновна. – Знаете, милочка, вы мне глубоко симпатичны. И мне больно видеть такую цветущую юную даму, как вы, в столь плачевном состоянии.

Саша напряглась.

– Извините, мы не настолько знакомы, чтобы обсуждать мою личную жизнь. Мне бы этого не хотелось.

– Да я и не предлагаю, милочка! Боже упаси! Я еще не совсем выжила из ума и все еще знаю толк в правилах приличия. К тому же я как-никак была светской дамой! Да и сейчас еще рановато сбрасывать меня со счетов в этом плане! – Вера Семеновна горделиво выпрямилась. – Поэтому я предлагаю поговорить о МОЕЙ личной жизни. Потому что мне, в отличие от вас этого хочется. И не нужно на меня смотреть с таким изумлением! У меня есть личная жизнь! И еще какая! – старушка задорно подмигнула. – Мне нужен ваш совет.