«Внушительные, богато украшенные двери (2) святая святых медленно отворились, сопротивляясь всей своей тяжестью», – писал дипломат Эддисон Э. Саутард, который, служа генеральным консулом США в Эфиопии, и подготовил для журнала материал о церемонии. На рассвете Побеждающий Лев и его императрица Менен Асфау вошли в тронный зал, озаренный красно-золотистым светом. До этого сорок девять епископов семь дней и семь ночей читали псалмы, разбившись на группы по семь человек, рассредоточенные по семи уголкам собора. Саутард отмечал, что эфиопская королевская династия брала начало из самой тьмы веков – точкой отсчета которых, естественно, «считались времена Великого потопа» – и с тех пор неизменно правила страной. Раса Тафари, генеалогия которого восходила к царю Соломону и царице Савской – по эфиопской версии событий, произведшим на свет ребенка, – намазали семью благовонными маслами, капавшими с его лица и волос. Когда бесчисленный «хор духовников» грянул свою песнь, Тафари Меконнен возвысился над своим титулом рас, обладающим смыслом «главы» или герцога, и взял священное, данное ему при крещении имя Хайле Селассие, в буквальном переводе означающее «Могущество Троицы». После этого ему, как полагается, вручили символы императорской власти: скипетр, державу, инкрустированный драгоценными камнями меч, перстень с бриллиантами, два золотых копья с филигранью, невообразимо длинные пурпурные мантии и сверкающую изумрудами корону. «Ничто не нарушало волнительную торжественность события, разве что надоедливое стаккато круживших в небе невысоко над землей аэропланов, – писал штатный фотограф «Нэшнл Джеографик» У. Роберт Мур, – если бы не они, могло бы показаться, что время вдруг повернуло вспять, возвратившись в эпоху библейских ритуалов».

На улицах, вымощенных недавно новой брусчаткой, утопающих в тени эвкалиптов и тянувшихся по холмам до далекого горизонта, в несметном количестве в ожидании, когда суверен обратится к ним с речью, застыли эфиопские граждане в белых одеждах и с белыми зонтами в руках. Тысячи солдат в накрахмаленных мундирах охраняли недавно воздвигнутые в честь Короля Королей монументы. При них состояли и воины подразделений, набираемых во внутренних территориях, в полном облачении своих племен. На их золоченых щитах, похожих на носорогов, отблесками выплясывало солнце. «У нас есть все основания полагать, что страну со всех сторон окружили, или, если угодно, охватили, африканские колониальные владения Великобритании, Франции и Италии», – писал Саутард.

И вот теперь они собрались в этом тронном зале: представители мира, попытавшегося колонизовать Эфиопию, но потерпевшего при этом полное фиаско, делегаты глобальной системы, подвергшейся саморазрушению на фоне биржевого кризиса всего за год до этого. По словам Саутарда, Хайле Селассие сидел на своем пурпурном троне и безмятежно наблюдал, как «принцы преклоняли колени, выказывая ему свое почтение». Пушки дали из 101 орудия салют. «Прогремела фанфарами тысяча труб», – свидетельствовал американский консул. На город «Нового Цветка» волнами хлынули десятки тысяч рыдающих от счастья женщин. На обед Лев со своей императрицей отбыли в запряженной лошадьми карете, которую раньше видывали при дворе кайзера Вильгельма II.

Почти в это же время на Ямайке, на другом конце света, некоторым пришла в голову аналогичная идея – сначала лишь как слабый проблеск мысли, как намек, как тень подозрения, но эта идея была из числа тех, что могут разорвать вселенную на части и выстроить ее заново. Идея распространилась, при том что никому даже в голову не пришло посоветоваться с эфиопским монархом, спросить его согласия, мнения, либо даже известить его телеграммой