В 325 г. н. э. император Константин созвал Никейский собор, собрав на него две тысячи епископов, чтобы впервые за все время официально определить божественную природу Христа. К числу тех, кто отстаивал представления о нем как о Сыне Господнем, сотворенном Им самим, представляющем собой само совершенство, но в определенной степени все же остающимся человеком, принадлежали и епископы, считавшие его воплощенным Словом, равным Богу-Отцу и состоящим из той же субстанции, что бы эта субстанция собой ни представляла. Все остальные гипотезы о сущности Христа объявили еретическими, а евангелия, выходящие за рамки этих представлений, теперь основополагающих, подверглись уничтожению. Решения Никейского собора упразднили бытовавшие до этого представления о божественности как о некоем подобии жизни простого смертного. Работы таких богословов, как Августин, формировавших христианские каноны в последующие столетия, еще больше углубили пропасть между человеческим и божественным началами.
Хотя мистики, может, и стремились к единению с божественным, что явно проглядывает в их метафорах, сама мысль о том, что человек может стать истинным божеством, стала абсурдной. Теологи стояли на том, что мы совсем не такие, как Бог, отчетливо проводя грань между Ним и его творениями. Вразрез с языческой доктриной о родстве между божественным началом и земной жизнью, со всеми ее тленом и суетой, христианское учение установило непреодолимое расстояние между подлунным миром и небесами. «Я спросил море (17), бездны и пресмыкающихся, живущих там, и они ответили “мы не бог твой”, – пишет в своей «Исповеди» Августин. – И сказал всему, что обступает двери плоти моей: скажите мне о Боге моем – вы ведь не бог, – скажите мне что-нибудь о Нем».
Моя история начинается огоньком, мерцающим во тьме на далеком, чужом берегу.
Он был «похож на маленькую восковую свечу (18), свет которой то поднимался, то опускался», – записал моряк, после пяти недель в открытом море узрев сушу, а на ней костер. А когда днем его корабль встал на якорь, на песчаном берегу собрались толпы любопытных аборигенов. 14 октября 1492 года Христофор Колумб записал в своем дневнике, что «когда они бросились в море и подплыли к нам, мы поняли, что они спрашивают нас, не явились ли мы к ним с небес», хотя не знал из их языка ни единого слова. «Один их старик поднялся на борт, другие громко кричали ему… посмотреть на посланцев небес». Адмирала окружили несколько сот человек, умоляя взять их на корабль, полагая, что боги вскоре вернутся на небо. Неделю спустя Колумб записал, что его опять чествовали как бога, теперь уже на острове с таким количеством попугаев, что они буквально застили небо. «Для аборигенов, уверенных, что мы спустились с небес, наше прибытие стало невероятным чудом», – говорил он о народе, представители которого носили в носу золотые кольца, на его взгляд огорчительно маленькие.
Намереваясь отплыть в Китай, но в действительности отправившись совсем не туда, адмирал так и не понял, где сошел на берег, и поэтому недооценил размеры моря, которое пересек. Эта его ошибка стала отправной точкой, вплоть до того, что в 1982 году один историк даже написал: «Мы все – прямые потомки Колумба