Воронцов промолчал, а Алина продолжила.

– Разумеется, никакого Демина я не знаю, правда я еще не видела его фотографии, можете показать, только до падения, если можно.

Воронцов минуту поковырялся в телефоне и показал фото, очевидно с паспорта. Алина внимательно посмотрела, максимально увеличив изображение и, отрицательно покачала головой.

– Что и требовалось доказать – я не знаю этого человека. Если отбросить предположение, что он плененный моей неземной красотой, раздобыл телефон у товарища, чтобы позвонить и познакомится, то выходит, что ему что-то надо было мне сказать, поговорить. Надеюсь, не это желание привело его к падению с высоты?

– Не знаю. Верно только то, что если выводы не складываются в цепочку, то для этого недостаточно фактов. Единственное, что верно, что за две недели – это второе убийство, чтобы там кто ни думал. Траектория падения и положение тела говорит о том, что его кто-то сильно толкнул. Впрочем, дождемся заключения экспертов.

– Даже если и так, то, причем тут я – непонятно.

– Мне, по совести сказать, тоже, но повторюсь, что это второе убийство и общего между ними только Вы и завод. Так что не прощаемся, Алина Витальевна, не прощаемся.

– Алин, еще раз – как называется, то, что я сегодня ел? – спросил Стас, в изнеможении лежа на диване.

– Запоминай по слогам – аджап сандал.

– Ага, а ты повторить сможешь?

– Слово, или блюдо?

– И то, и другое.

– Конечно. Я еще и не то могу. Если бы ты только знал, как готовит моя мама, а уж как готовила бабушка – вообще не описать словами.

– А откуда такое странное название? Я запомнил только сандал.

– Тогда добавь сначала аджап, а потом соедини, улыбнулась Алина – и оно не странное, просто восточное. Мой дед прослужил десять лет в Баку и этот город, как они о нем рассказывали, и мама, и бабушка, и тетка стал частью и моих воспоминаний. Старая мельница, улица Низами, набережная, бабушка, возвращающаяся с рынка с плетеной картиной фруктов, где сверху, прозрачные, теплые бусины винограда, а самое главное люди, с которыми они дружили. Азербайджанцы, армяне, евреи, русские. Общие праздники и общие застолья и круговорот рецептов народов мира. Отсюда и непривычные для русского уха – долма, довга, и хаш.

– Надеюсь, что я все это попробую и через пару лет буду, как Максов кот – «жиробусинкой».

– А ты думаешь, что через пару лет, тебя, по – прежнему, буду кормить я?

– Ну конечно, и через пару, и через тройку и вообще – всю оставшуюся жизнь.

– Тогда, вообще не проблема, если ты, конечно, про мою оставшуюся, а если про свою – то на ее остаток – тебе придется искать другую повариху.

– Алин, ну ни начинай. – Стас нахмурился. Эти разговоры выводили его из себя.

– Хорошо, не сердись, не буду. Ты мне лучше расскажи, что было на стройплощадке. Мы с Максом тебя к обеду ждали, но ты так и не вернулся. До самого конца проторчал?

– Да, когда, я приехал, тебя уже не было. Просто у Белякова завтра предпоследний день, а кроме него там никто ни в зуб ногой. Я хотел разобраться с объемами в четвертой зоне. Там же и турки, и китайцы одновременно ковыряются. В контрактах написано одно, а по факту – совершенно другое. Бог бы с ним, ты мне лучше скажи, что Воронцову от тебя надо было. Мне Макс рассказал, что ты «расфуфырилась» и к нему сорвалась.

– Максу, твоему, я завтра уши оторву, чтобы глупости не говорил. А Воронцов звонил по делу, ни за что догадаешься по какому! – Алина хитро на него посмотрела и села рядом на диван.

– Конечно, куда уж мне – карамельке в шоколадный ряд! Но могу попытаться. – Стас комично поднес неестественно согнутую кисть ко лбу, изображая задумчивость. После того, как в воскресенье они посмотрели интервью Тарковского с Тонино Гуэрра, этот позерский жест стал их «домашним мемом». – Он говорил с тобой по поводу, по поводу… Демина! – и Стас торжествующе воззрился на Алину.