–  А меня зовут Герман, – представился он. – Герман Ланге.

–  Ланге? – переспросила Катя. – Вы немец?

–  Поволжский, – ответил он. – Вас это смущает?

Ее смутил его вопрос.

–  Вовсе нет. Почему вы спрашиваете?

–  Многие до сих пор относятся с предубеждением.

–  Только не я, – покачала головой Катя Лобанова. – Подождите, я вам сейчас счет выпишу.

–  Да не нужно, – попытался остановить ее Герман.

Он испугался, что на этом их знакомство и закончится. Но она слушать ничего не хотела. Сняла картины со стены – для этого пришлось отключать какое-то хитроумное устройство – и позволила ему только отнести их обратно к входу в галерею, где была ее канцелярия. А сама вновь включила устройство, села за столик и начала выписывать счет в трех экземплярах.

–  Прямо как в химчистке, – пошутил он и тут же испугался, что она обидится.

Но она опять улыбнулась ему в ответ.

–  Что делать, у нас строгая отчетность. Если у вас нет всей суммы сразу, я могу принять задаток. Четверть общей стоимости покупки. Если передумаете, задаток я вам верну.

–  А что, похоже, я могу передумать?

Она впервые взглянула на него внимательно, даже пристально, и признала про себя, что он этого заслуживает. Настоящий Зигфрид. Черты лица грубоваты, но все равно по-своему хороши. Коротко подстриженные льняные волосы подчеркивают лепку головы и лица. Выразительные, хотя и тяжеловатые скулы. Глубоко посаженные глаза смотрят пронзительно-голубыми льдинками норвежских фьордов из впадин глазниц. Но больше всего ее поразил мощный подбородок, словно вытесанный из скальных пород.

–  У меня есть эта сумма, – сказал он. – Могу я расплатиться карточкой?

–  Конечно. – Она указала на установленный на столе аппарат.

–  Кое-где они не работают.

–  У нас все работает, – заверила его Катя, взяла карточку и провела ею по щели аппарата. – Я сделала вам скидку.

–  Зачем? Я же не просил!

–  Так полагается. Вы же купили сразу две картины. – Она протянула ему копию счета.

–  Но это значит, что вы получите меньше денег, – возразил Герман, подписывая чек.

–  Ничего, переживу.

Что-то странное послышалось Герману в ее голосе. Он подозрительно покосился на нее. Мягкое доброе лицо Кати с чуть вздернутым носом на миг словно окаменело.

–  Ну, значит, мы имеем полное право и даже обязанность прогулять эту разницу, – предложил он. – Давайте сходим куда-нибудь.

Она как будто растерялась. По лицу было видно, что сейчас откажет. Герман принялся лихорадочно соображать. В ресторан? Как-то несолидно. В театр? А в какой? Нет, не годится. Его осенило:

–  Давайте сходим в клуб. Послушаем хорошую музыку. Я узнаю, где играет приличный джаз… – Он уже вынул мобильник. – А по дороге вы мне еще расскажете про Мазаччо… Кстати, – Герман подошел к застекленному шкафчику, куда Катя уже успела убрать книжки, – а это продается?

–  Конечно.

–  Можно мне вот эту – про Мазаччо?

–  Пожалуйста. – Катя открыла шкафчик и вынула книжку.

–  Может, порекомендуете что-нибудь еще? Или за это тоже полагается скидка? – лукаво осведомился Герман.

–  Нет. Но, мне кажется, с вас пока хватит и Мазаччо. Если хотите научиться понимать живопись, действовать надо постепенно.

–  А вы где учились?

–  Понимать живопись? Этому каждый учится сам, – уклонилась она от ответа. – Хотите знать, где я получила образование? В «Сурке», как у нас говорят. В институте имени Сурикова.

–  А в институте не учат понимать живопись? – не отставал Герман.

–  В институте учат специальности. – На этот раз улыбка явно была усталой. – Чтобы понимать живопись, надо просто смотреть на картины. Часто и подолгу. Институт может и отбить охоту к живописи. Но кое-что полезное он дает. Хотите понимать живопись, хорошо бы знать, что такое ракурс и перспектива, а не говорить «вот эта штука».