«Хотя бы испытаю, что такое женский оргазм, перед тем как меня съедят, – неожиданно для самого себя находит он утешительный аргумент, – говорят, что ради этого стоит удавиться. Кто говорит, чудак-человек? Никто, кроме тебя, до сих пор женщиной не был. Если я испытал экстаз просто от мыслей, что меня хотят, то что же будет со мной, когда я на самом деле испытаю физическую близость? Неужели я сойду с ума от счастья? Хотя бы это мне гарантировано, судя по грязным мыслям этого разноцветного мерзавца».

– Ты плачешь, донна? – удивленно выдохнул лже-Марчелло.

– Не обращай внимания… это от избытка чувств. Эмоции переполняют.

– А, что я говорю, – радостно взвизгнул итальянец и хлопнул в ладоши, – лакшири-лайф – это круто, бэйби, надо соответствовать ей хотя бы внешне, ха-ха-ха.

– Ну и как, я соответствую? – обиделся Адам, приняв эти слова на свой счет.

– А как же, бамбина, приобняв Адама за талию, горячо заверил его он, – ты и я, мы созданы друг для друга. Хочешь стать супермоделью? Я тебя сделаю, верь мне, верь.

– Ты меня хочешь? – напрямую спросил его Адам.

– Ух, ты, детка, полегче, полегче, – засуетился лже-Марчелло, в голове которого, как явственно слышал Адам, лихорадочно стучала мысль о том, что главное для него сейчас – это не выдать своего отвращения к нему и постараться избежать поцелуев.

«Интересно, почему я понимаю мысли мужчин, но не женщин? Что за странный гендерный признак? Или и мысли женщин мне доступны, просто я еще не сумел овладеть этой своей способностью? Сверхспособностью! Вот было бы смешно, если бы он узнал, что я мужчина. А если признаться? Ведь это же его мечта – встретиться с мужчиной-любовником».

– Давай чуть-чуть притормозим, у нас впереди очень молто-молто фантастико стасерра. Ладно?

– Хорошо… очень хорошо, – охотно согласился Адам, с трудом представляя себе, как он будет целоваться с мужчинами, если это потребуется. Хмель кружил ему голову, – всего две рюмки, а какой эффект, невольно отметил он про себя, – и хотелось нестерпимо что-либо крушить и менять вокруг себя, веселиться. Алкоголь совершенно по-другому действовал на его новое тело, которое каждую секунду его новой жизни дарило все новые и новые ощущения, не испытываемые им ранее: он все чувствовал теперь острей и тоньше, словно заново родился и опять учился жить, по-другому открывая для себя привычные вещи, словно они для него раньше не существовали.

Вот и сейчас он с удивлением обнаружил, что опьянение заставляет вибрировать всю его плоть, словно он перекачанный баскетбольный мяч, каждое прикосновение к которому может привести к тому, что он лопнет и разлетится в клочья. Резкие перепады настроение, – от слез до смеха, – которые охватывали теперь его тело, добавляли неожиданной остроты ощущений в прежде устоявшееся пресно-равнодушное восприятие мира. Адаму вдруг захотелось поторопить ход событий, не желая больше играть роль статиста в чужой игре, частью которой он себя ощущал.

– Так что дальше делать будем? – в упор спросил он попугаистого самозванца, – во имя Отца, и Сына, и…

– Молчи, молчи, детка, – в испуге прервал ее лже-Марчелло, резко отпрянув от него с совершенно растерянным видом, – Причем здесь Бог, донна, лапуля, мы же люди, обойдемся без посторонних. Званных много, избранных мало. Не так ли?

– Так что дальше делать будем? Вот так здесь сидеть вдвоем и водку пить?

– Ах, бамбина, зачем водку? Есть много чего, что есть лучше. Пойдем со мной, я покажу тебе наше общество. Долче вита, лакшири-лайф, а?

Адам ничего ему не ответил, а лишь только томно вздохнул, поведя плечами так, словно хотел сбросить с себя платье, – еще один непредсказуемый трюк от тренированного на мужское внимание женского тела. Подскочив к одной из зеркальных дверей, попугаистый кавалер распахнул их перед ним, с низким поклоном пропуская его вперед.