Там, где птицы молчат, там и ты остаешься теперь.
«Ты помнишь пушистое белое время…»
Ты помнишь пушистое белое время,
Твой певческий мир был пока что не создан,
Ты ранней душою тянулся за всеми,
Ты помнишь, как мама баюкала звезды?
Потом оклемался, споткнулся, разжился,
Грустил виртуозно, до хрипа под сердцем,
Пил жадно интриги и ложь закулисья
Огромного мира в малюсеньком тельце.
Ты женщине клялся, что будешь с ней рядом,
Потом превращал ее в слово, в синоним
Забытой на столике яркой помады.
Она тебе верила. Верила, помнишь?
Но что-то болело в груди. По живому
Шли танки сомнений и мяли рассудок,
Ты мир целовал, но нащупывал кому
Бессмысленных ссор и разбитой посуды.
И было так тошно, и мир стал приземист,
Все чаще ты молча шептал себе «поздно».
Ты помнишь пушистое белое время,
Ты помнишь, как мама баюкала звезды?
«Там иконы стоят. Там иконы и дряхлые руки…»
Там иконы стоят. Там иконы и дряхлые руки,
Что стирают с окладов почти невесомую пыль.
Там читает неслышно молитвы седая старуха.
За меня те молитвы. За жизнь мою, опыт и пыл.
Там трава по плечо. Там не слышно ни лязга, ни крика,
Там мое хулиганское детство до речки бежит,
Чтобы в воду смотреть, чтобы с птицами петь и чирикать,
Чтобы яблоки рвать в ожидании будущих битв.
Там до солнца – рукой. Там деревья похожи на мачты —
Был моим кораблем молчаливый, разросшийся вяз.
Там стрекозы летят тонкой веточкой в крыльях прозрачных,
И дворняга знакомая ловит их сонностью глаз.
И там нет, представляешь, там нет тебя, нет твоих споров,
Нет жестоко изогнутых губ, нет делений в ролях,
Нет на сердце зимы, этих стылей бескровных, узорных,
Но я счастлив. Я все же там счастлив в забытых краях.
Там иконы стоят. Мягкий свет между ними лучится,
Образуя какой-то замедленный, долгий покой.
А с икон смотрят в душу простые и добрые лица,
И мне снится, что эти иконы написаны мной.
«В твоей голове абиссаль. Падение было долгим…»
В твоей голове абиссаль. Падение было долгим.
Давление, шум в ушах и острых идей осколочность,
Кружение всех стихий – намеки, слова, предлоги.
А я все хотел туда, где тихо, светло и солнечно.
В твоих рукавах сады заснеженной гиблой кожи,
Жестокие когти ласк следы оставляют рваные,
И каждый замах любви безжалостен и безбожен,
А я так хотел туда, где жизнь не считают ранами.
В квартире твоей тюрьма, забиты давно все окна,
Голодный горячий рот впотьмах беспросветных мечется,
И все в твоем доме – пыль, и все в твоем доме блёкло,
А я так хотел туда, где в небо уходят лестницы.
Ты тянешь меня к себе, навылет в лицо целуешь,
Ревнуешь ко всем, как черт, и бьешь точно в цель, без промаха.
А я все стремлюсь уйти, ни ног, ни души не чуя.
В твоей голове абиссаль. Но мне не хватает воздуха.
«Что там завтра? Заснеженный мир поцелует в улыбку…»
Что там завтра? Заснеженный мир поцелует в улыбку,
И пойдешь по нему разбазаривать жизнь и судьбу,
По могилам сугробов, по родине злой и великой,
По зерну вековому просыпанных в прошлое букв.
Ты полюбишь кого-то. И кто-то тебе не ответит.
Ты сопьешься от боли, но чтобы воскреснуть к утру.
А потом ты поймешь, что стоишь на огромной планете,
Где так много заплаканных глаз и разомкнутых рук.
Пожалеешь людей и начнешь их любить по-иному:
Молча. Глядя в сердца. Гладя слабую птицу души.
Разбивая стихами и криком застывшую кому —
Одиночество женщин, усталость молчащих мужчин.
Ты пройдешь сто дорог, и все станет до пошлости книжным,
Проживешь эту зиму, мечтая проснуться весной.
Что там завтра? Да как и всегда. Обновление жизни.
Это все, что когда-либо было и будет с тобой.
«Не пощадит нас время. Будет час…»
Не пощадит нас время. Будет час
Сойти с земли на тихий полустанок,