Процесс формирования команды в «Рыбаков Фонде» занял долгое время. Сначала была большая текучка кадров – ведь филантропической деятельностью мы с Игорем начинали заниматься с нуля и всему учились на практике. Нам важно, чтобы людям резонировала филантропия на уровне ценностей, чтобы хотелось посвящать этому свое время, свою жизнь. Потому что в работе фонда есть специфика: здесь, в отличие от бизнеса, нет показателей результативности – оборота, выручки, прибыли. Для человека в бизнесе, помимо заработка, основной смысл работы должен быть в достижении результата, который можно увидеть, описать или посчитать, – а если этот результат нематериальный, то смысл своей работы нужно конструировать в голове и верить в него. Без веры ничего не получится. Вера дает силы заниматься своим делом и дальше – искренне, не для галочки или отчета.

В Советском Союзе не существовало понятия благотворительности как деятельности, направленной на исправление ошибок, потому что считалось, что нет никаких ошибок, нет болезней, бедности – коммунистическая партия уже обо всем позаботилась. Тем не менее общественная деятельность приветствовалась. Помню, как в детстве я обожала демонстрации за ощущение единения, помню субботники, когда мы собирали макулатуру, металлолом. То же чувство единения я испытываю на собраниях сообщества – только оно наполнено совсем не идеологией «долга», а общим желанием сделать так, чтобы нам нравилось, что с нами происходит. И мы чувствуем, что можем повлиять на качество и содержание нашей жизни. Через пару лет после начала работы фонда мы уточнили миссию, и теперь она звучит так: поддержать и защитить интересы семей всего мира на пути к качественному образованию, успеху, процветанию и благополучию.

Нас, рожденных в СССР, во многом воспитывало государство – наши родители не занимались формулированием и формированием жизненной позиции, всем была выдана единая идеология. Родители доверяли своих детей государству, и откровенных разговоров о жизни, кроме штампов «обещал – сделал», не было. Все женщины работали и были уравнены в правах с мужчинами, во всяком случае на уровне деклараций.

Женщины должны были трудиться, хотели они того или нет. Я думаю, моя мама работала только потому, что была обязана, оставаясь по натуре домохозяйкой, женой, матерью. Хотя, как дочь металлурга и жена металлурга, она прекрасно разбиралась во всех вопросах своей профессиональной деятельности и после института активно работала до рождения двойняшек – меня и Ани. У меня в памяти не отложилось, что мама самореализуется в профессии. И от нее я никак не могла эту установку – самореализовываться – получить. Но зато она исходила от папы, который из металлургии ушел в образование и двадцать лет возглавлял Нижнетагильский филиал Уральского политехнического института. Папина установка на самореализацию как будто была во мне скрыта много лет. И не так давно она сработала, когда мы запустили образовательные программы в «Рыбаков Фонде».

Как мне кажется, в ранней юности я не была готова к жизни. В восемнадцать лет уехала из родительского дома, и все законы мироздания пришлось постигать на собственных ошибках, решения находить интуитивно. Мне очень важно быть на связи с миром. И чтобы его не бояться (потому что жить в страхе – это ад), хочется влиять на то, что происходит вокруг. Мир несовершенен. Когда я уехала от родителей, мир меня пугал. Я не понимала, как с ним взаимодействовать, у меня было ощущение, что мир – это хаос, что вокруг угроза, агрессия, я не могла разобраться, как все устроено, – и это вызывало у меня большой страх. Выбрав, как и моя сестра, Уральский политехнический институт, я вскоре ушла из него и через год подала документы в Санкт-Петербургский университет технологии и дизайна.