Аресты шли непрерывно. Каждую ночь чёрные машины разъезжали по городу – забирали партийцев и их близких. Тихо забирали и быстро добывали нужные показания. Новые следователи Ежова пиетета к партийцам не питали. К тому же НКВД получил от Хозяина новое оружие – пытки.

Множество сочинений о ГУЛАГе описывали пытки. Но вот что поразительно: пытки не были самодеятельностью жестоких работников НКВД, применять их было разрешено совершенно официально. В XX веке пытки были разрешены документом.

Во всех крупных управлениях НКВД с июля (1937 г.) начинают работать «тройки». В них входили: местный руководитель НКВД, местный партийный руководитель, местный глава советской власти или прокурор.

«Тройки» имели право выносить смертный приговор, не считаясь с нормами судопроизводства. Подсудимый при решении своей судьбы не присутствовал. И конвейер смерти заработал: суды «троек» занимали 10 минут – и расстрел. А Хозяин всё подстёгивал телеграммами: «По установленной практике „тройки“ выносят приговоры, являющиеся окончательными. Сталин». Торопил, торопил… По закону ещё от 10 декабря 1934 года приговор исполнялся немедленно.

Почти всех действующих лиц переворота (Октябрьского) он (Сталин) отправит на смерть.

Все бывшие вожди партии действительно стали бандой убийц и изменников.

Волей сталинской гвардии было обеспечить своё безраздельное и прочное господство в стране. Сталин выполнил волю своих назначенцев, поведя их на разгром ленинской гвардии. Ничего героического в походе не было. Можно по-разному относиться к членам созданной Лениным организации профессиональных революционеров. Но расправа с ними была омерзительна.

Чтобы уничтожить стариков, было только одно средство: полностью растоптать их авторитет, превратить длительность их пребывания в партии и участие в её деятельности на многих этапах из заслуги в потенциальное преступление. Здесь и пригодилась характерная сталинская мысль о том, что высокопоставленный революционер вполне может на деле вести двойную игру, оказаться шпионом и предателем.

Сталин отлично видел, как взращённые им номенклатурщики со злобной завистью поглядывают на чуждых и антипатичных им дряхлеющих ленинцев, у которых ещё остались следы каких-то убеждений, помимо понятной сталинцам жажды занять пост повыше, насладиться властью, хорошей жизнью. Сталин сознавал, что нужен только сигнал – и его выкормыши бросятся волчьей стаей и перегрызут глотки этим слабоватым, а потому незаконно занимающим руководящие посты старым чудакам.

Подсудимого подвергали «конвейеру» – продолжавшемуся ряд суток непрерывному допросу. Следователи работали в три смены по восемь часов, допрашиваемому же не давали спать и в нужных случаях били и морили жаждой. Метод был безотказный: на какие-то по счёту сутки подследственный подписывал любой протокол. Но следователи знали, что это – первый тур, и спокойно ожидали дальнейшего. Отоспавшись, узник, как и ожидалось, отказывался от самоубийственных показаний. Тогда он вновь и вновь подвергался «конвейеру», пока не начинал сознательно стремиться к любому приговору, даже к смертной казни. Именно такое устойчивое состояние и требовалось для выступления на процессе. Изготовлялся сценарий процесса, и подсудимый, как актёр, заучивал наизусть свою роль. Во время судебного заседания председатель трибунала армвоенюрист Ульрих и прокурор Вышинский имели перед глазами экземпляры сценария. Подсудимый разыгрывал свою роль и получал за это бесценное вознаграждение: вплоть до самого расстрела ему позволяли спать и не били. Таков был нехитрый механизм всех поражавших западный мир своей «загадочностью» процессов в соцстранах с 1936 по 1953 год.