Время человечества есть дерево, растущее из единого корня, каждая веточка которого оканчивается сухим отростком смерти конкретного человека, но у основания которой обязательно возникает живой побег детской поросли.

Он слишком обостренно воспринимал жизнь, чтобы продолжать жить.

Возвращение иллюзий часто заменяет реальность жизни.

Забыть можно всё, если есть в запасе вечность.

Самоубийца умирает, по крайней мере, трижды: для общества, для себя и для бога.

Безнравственно быть бедным. А жаль …

Интеллектуальное холуйство является родовой чертой российской интеллигенции.

Любовь и смерть идут рядом, погружая сознание в небытие.

Свет в предсмертном туннеле возвращает человека в последний миг его земного бытия к световому шоку, испытанному им по выходе из материнского лона. Между этими двумя вспышками проходит вся жизнь: первый раз – наяву, второй раз – как последнее «прости».

… именно в состоянии наивысшего сексуального экстаза у любовников растворяются барьеры их собственной индивидуальности и они действуют как первичный мужчина и первоженщина, и, в конечном счете, сливаются в невызывающем мыслей экстазе, который растворяет их половую индивидуальность. То есть при каждом оргазме любовная пара, по своему, опрокидывается в исходную точку человеческого существования, отталкиваясь от которой дитя их любви проходит путь эволюции в обратном направлении.

Еще раз: «Нужно радоваться тому, что имеешь, и не сожалеть о том, тем не суждено обладать».

Без денег нет ни милого, ни шалаша, ни рая, – «естественная» мораль нашего «естественного» общества.

Групповые инстинкты до сих пор прорываются через плотный покров индивидуальности, хотя бы, в формах пузырей преступных банд, наркоманов, музыкальных стадных сборищ и т. д.

Наиболее близки к равноправию в любви гермафродиты.

В западном менталитете выявляются две доминирующие линии: стремление к самоизоляции индивидуума в приближении к абсолютной свободе и экономическая (как следствие, политическая) потребность общности, прикрытая психологической установкой достижения этой потребности через самоутверждение.

Любые реформаторы христианства, стремясь проникнуть в его сокровенное, обращались к его истокам, к Ветхому Завету, вольно или невольно, тем самым, сближаясь с иудаизмом.

На болоте индивидуализма и расцветают кикиморы и клише современной культуры. Они там «свои», «естественны».

В современной политической философии выделяются два крайних течения: одно из них отдает абсолютный приоритет правам личности, второе – столь же абсолютный авторитет правам коллектива. Истина, как всегда, лежит посередине.

Большевики, овладев Россией, ожидали полноценного ребёнка – социализма, но грубое изнасилование привело лишь к выкидышу. Но это не значит, что отныне нужно похоронить надежды на рождение нормального ребенка.

Чёрт – это часть моего действительного «я». Бог – тоже «я», но недостижимый. Красота указывает путь от первого «я» ко второму.

Наиболее полное выражение мужественности – раствориться в активном наполнении Вселенной своим «я».

Христианская любовь к Богу имеет наднравственный по отношению к нравственности индивидуума характер; приобретая черты «материнской», она становится, по существу, безнравственной.

Максимальное развитие собственной индивидуальности требует максимального взаимодействия с другими индивидуальностями вплоть до её растворения, отрицания.

Нравственность государства носит системный, надчеловеческий, характер. Политик должен всегда руководствоваться этим обстоятельством, поэтому, с точки зрения обывателя, он всегда аморален. Попытки декларировать или подменить системную нравственность государства индивидуальной моралью отдельной личности приводят неизбежно к популизму.