Она сглотнула. Нет, она справится! Обязана справиться, потому что Охотник – угроза их существованию. Он должен умереть. Его надо пронзить ножом, ведь только после удара ритуальным кинжалом человеческое мясо пригодно в пищу. Поэтому она сделает это. Капе нужно лекарство, матери – еда…

В ветвях робко чирикнула какая-то пичужка. Невольно Ирка бросила туда взгляд. Маленькая птичка – комок перьев на тонких прыгучих ножках. Ничтожный сгусток крови, крохотное сердечко…

Ирка содрогнулась: никогда раньше ничего подобного она даже не думала про птиц! А сейчас – пожалуйста! Что-то менялось в ней, вот в этот самый миг – и менялось необратимо. Стоит хоть раз в жизни пролить кровь – и мир вокруг тоже наполнится кровью.

Ирка прерывисто вздохнула. Рука, занесённая для удара, мелко дрожала.

«Пролей кровь – и ничего больше не будет», – подумала она. Даже не подумала, а услышала, будто шепнул кто-то. Не будет ярких весенних цветов, солнца и маленьких желторотых птенцов в гнезде. Не будет дороги, велосипеда, ветра в лицо. Стоит тебе ударить человека ножом – и всё закончится. Ты повзрослеешь окончательно.

Ирка беззвучно застонала. Нет! Неужели ей тоже придётся вот так – во мраке? И думать только о том, кого бы сожрать? Жизнь – за жизнь, кровь – за кровь, и только бы не разваливаться по частям?..

– Ты хочешь жить?

Она растерянно моргнула, отступила на шаг. Ну конечно, пока она решалась, оцепенение покинуло Охотника! Тот заговорил с ней – значит, вернул себе контроль над телом.

– Ты ведь хочешь этого, – повторил он.

Охотник не спрашивал – утверждал.

Ирка сглотнула.

Жить? Хочет ли она жить? Конечно, хочет – до помешательства, до остервенения! Если бы могла, она бы ела, грызла, будто кость, это короткое слово!

Жить!

Однако сил у неё хватило только на то, чтобы невнятно кивнуть.

– Да, – сказал он. – Вижу. Опусти нож.

Молча она подчинилась. Точнее, рука сама упала – обессиленно, вдоль тела.

«Нет времени!» – пискнула в ветвях черёмухи чёрная птичка с красной грудкой. Ирка хорошо знала её, она пела только весной, утром и вечером, и вот запела и теперь. «Нет времени! Нет времени!» – предупреждала пичужка, склёвывая какую-то мошкару.

Ирка всхлипнула. Разжала пальцы. Ритуальный нож вывалился из рук и сразу, будто только и ждал этого, затерялся где-то в молодых лопухах.

– Я не хочу… убивать…

Охотник вытащил из-за пояса рацию. Ирка следила за ним, как во сне. Вот он включает её, жмёт пальцем на крохотную, алую – вызывающе-алую – кнопку…

– Первый, первый! Всё в порядке! Я её нашел.

И тут же тоном пониже:

– Можем вытаскивать, не инициирована. В лесу опасно. Следите за гнездом.

– Кто у вас Сторож? – спросил он, повернувшись к Ирке.

Та лишь беспомощно молчала. Просто стояла, тупо разглядывая белые звёздочки ясколки в сытой лесной траве. По одному из листьев ползла божья коровка – как капля крови. Такая же яркая и красная, но при этом – живая.

Охотник повторил свой вопрос.

– О… Одноглазый… – пролепетала Ирка.

– Лихо? Вот блин!

Охотник нахмурился, отогнул рукав, посмотрел на часы. В чаще послышалось тяжёлое сопение. Колыхнулась ветка ели, встревоженно застрекотали сороки.

Ирка подняла глаза. Она пока ещё не видела, но уже чувствовала, как напрягся лес, как тревожно зашелестел ветер, царапая верхушки деревьев. И вот в лесной полутьме уже возится, грузно ворочаясь, заскорузлое жирное тело.

Лихо просыпается, когда чувствует угрозу. Лихо ни за что не отстанет, если его разбудить.

– Бежим!

Она схватила Охотника за руку. Надо срочно уходить! Пока Одноглазый окончательно не проснулся.

Охотник метнулся в палатку, схватил свой рюкзак. И они побежали…