– Я не шучу. Твоему отцу я постоянно твердила: чтобы удержать власть, надо быть безжалостной сволочью. Не всякий на такое способен. Отец, прими Утешительницы его душу, так не мог. Поэтому я и втемяшивала ему держаться поближе к самому хитроумному и жестокому подлецу, какого удасться найти. Если ты, Бас, уйдешь в Новый город, непременно поступай точно так же.
– Я сам о себе позабочусь.
Эльшара цокнула языком:
– Я из-за вас совсем поседела. Из-за вас с Карлой.
Когда Бастон покидал Боров тупик, в голову закралось воспоминание. Это было до Перемирия и до Кризиса. Новый город еще не возвышался на гвердонском окоеме, чужие боги не насаждали на пепелище свои кошмарные храмы. Он тогда не узнал каменного человека, поджидавшего на улице в сумерках. Каменные люди не смели показываться на Боровом тупике.
– Бастон, есть разговор. – Слова скрежетали, словно в горле крутились жернова.
– Нижние боги… Иджсон? – Знакомое лицо затерялось под чешуйками, пупырышками какой-то гальки, наплывами камня. Только прежние глаза в упор смотрели из-под этой маски. – Хейнрейл ищет тебя.
– Хейнрейл хочет меня убить. Он меня отравил. Я этого с рук ему не спущу.
– Здесь его нет, если ты пришел по его душу. – В глубине сознания Бастон гадал, готов ли он убить друга, и молил, чтобы Шпат до этого не довел.
– Я вызываю его на сходку. По поводу звания мастера. – Шпату приходилось одышливо проталкивать слова, легкие сдавливали каменные пластины. Он с силой топнул ногой, встряска пробежала по всему его телу, и на Боровом тупике задрожали оконные стекла. Вибрация прочистила какую-то закупорку, и речь его стала посвободнее. – Вытащу Хейнрейла на воровское судилище. Я знаю, твой отец в прошлом его поддерживал и немало с этого получил, но я спрашиваю лично тебя, Бастон. Теперь это наше Братство. Мы можем изменить его к лучшему. Пришло время решать по-новому.
– Ты ни за что не наберешь голосов. Хейнрейл недосягаем. – Он пытался убедить в этом самого себя, растоптать тлеющие угольки надежды. Мысли о том, что Хейнрейл, возможно, уйдет, что Братство удастся возродить…
– Завтра меня будет поддерживать Таммур, – сказал Шпат. – И Тиск. Кафстаны пойдут за мной. И у меня есть кое-что, чего у Хейнрейла нет, – у меня есть святая.
– Какая еще святая?
– Кари. С ней случаются видения – о настоящем. Она видит насквозь любые секреты. Скоро узнает все о Хейнрейле. Ему от меня ничего не утаить. Я готов его свергнуть. Сейчас подходящий момент провернуть колесо. – Цитирует отцовские записки. – Вы со мной? Вы оба?
Бастон зыркнул через плечо. Карла вышла следом и стояла тихо, как тень, слушала Шпатову речь.
– Хедан наверху, – шепнула она. – Если он тебя увидит, то скажет Хейнрейлу, спустит на тебя Холерного Рыцаря. Лучше уходи.
– Увидимся на сходке. – Шпат натянул на чешуйчатую голову капюшон и шагнул в тень. Хоть и каменный, двигался он шустро.
– Шпат, – окликнул Бастон. – Я с тобой. – Он так и не узнал, услышал ли его Шпат.
Две ночи спустя Шпат соперничал с Хейнрейлом на воровском судилище – и выиграл. Но у Хейнрейла имелась страховка – договоренность с ползущими. Той ночью под градом смертельных заклятий погиб весь цвет Братства.
Бастона там не было. Карла уломала его не ходить.
С вторжения подземка в Мойке не работала, Кракены затопили туннели. Поэтому Бастон шел пешком, твердо ступая по своему району на длинных ногах. Начался дождь, яростный ливень, по переулкам понеслись мутные потоки. Крысы сбегали из сточных труб – к дождевой воде подмешивалась кислотная дрянь испарений, от нее щипало глаза.
Серотканная улица проходила возле Священного холма, за пределом ишмирских владений, ближе к хайитянам. По условиям Перемирия при входе и выходе с любой оккупационной зоны требовалось предъявлять документы. Вооруженным силам каждой зоны воспрещался доступ на две остальные, а для выхода в нейтральную часть города необходимо было иметь разрешение. Теоретически гвердонским гражданам позволялось посещать оккупационные зоны, но подозрительные перемещения были чреваты досмотром. Один из стражников на пропускном пункте щеголял сломанным носом – возможно, после той драки в баре. Бастон не поднимал головы, стараясь не светить физиономию, пока стоит в очереди. У ворот стоял не жрец-смотритель – то был сам Жестокий Урид, воплощенный полубог. Девяти футов, птицеголовый, с клювом, готовым вырывать сердца недостойным. Урид что-то прокаркал на неизвестном Бастону языке.