Дочь Светлана о скором прибавлении в их семействе в известность поставлена не была (сроки пока позволяли скрывать беременность от окружающих) и потому время от времени изводила мать злыми насмешками.

Сама Виолетта, узнав о беременности, тоже стала списывать свои странные поступки на гормональные изменения в организме, но ситуация с ее сознанием усугублялась. Личность Виолетты стала как будто раздваиваться, и в ее поведении теперь одновременно уживались крайняя бережливость, граничащая со скупостью, и безудержная расточительность. Она могла часами штопать старый свитер, надеваемый мужем только на рыбалку, и в то же время подарила его новый выходной костюм малознакомому человеку. Так же она стала поступать и с собственными вещами: одевалась во что попало, наотрез отказываясь обновлять гардероб. Недавно Виолетта заставила мужа склеить разбившуюся крышку старой сахарницы, а за день до этого не моргнув глазом отдала соседям новый чайный сервиз, стоявший в серванте. Она экономила каждую копейку, даже если покупала продукты, и в то же время, не раздумывая, давала в долг любые суммы денег знакомым и коллегам по первой их просьбе.

Виолетта Петровна перестала осознавать ценность вещей, вернее, она стала оценивать их исключительно с точки зрения утилитарной пользы. Никакие другие качества предметов: эстетические функции, материальная ценность, связанные с вещами воспоминания – в расчет не принимались. Виолетта совершенно искренне не понимала, зачем покупать вкусные, но дорогие деликатесы, когда голод можно утолить более простыми и дешевыми продуктами; одежда, по ее мнению, должна быть теплой и удобной, а что такое красивые и модные вещи, она как будто и не догадывалась. Свои выходные платья, костюмы и туфли Виолетта, ввиду их полной непрактичности, уже выбросила или раздала; некоторые костюмы мужа тоже разделили участь ее нарядов, а теперь и Светина косметика попалась под руку.

Все, что присутствовало в их квартире «для красоты» или как память о каком-то событии или человеке, вызывало в ней раздражение, причем раздражали не сами по себе вещи, а их присутствие в квартире – они занимали место и мешали уборке.

Но больше всего отравляло жизнь близких Виолетты Петровны (а ей самой отнюдь не казалось чем-то ненормальным) пренебрежительное отношение Виолетты к деньгам. Она перестала осознавать связь между бумажками в ее кошельке или записями на счетах в банке и материальными ценностями. Даже параллель между наличием денег и возможностью удовлетворять физиологические потребности в голове Виолетты не складывалась.

Сегодня была суббота, и Виолетта затеяла генеральную уборку, воспользовавшись тем, что никто ей не мешал: дочка с утра ушла в школу, а муж поехал в автосервис. Как обычно в последнее время, ее труды на благо семьи закончились скандалом: вернувшаяся домой Света не обнаружила своих косметических средств и тут же закатила истерику.

Чтобы не усугублять конфликт, Виолетта накинула плащ и отправилась с мусорным ведром на помойку. Выйдя из парадной, она нос к носу столкнулась со вчерашним пьяницей-попрошайкой, которому отдала кучу денег в парке. Асоциальный тип сидел на скамейке напротив подъезда и явно ее поджидал.

Пьяница поднялся со скамейки навстречу Виолетте и, не переставая смущенно потирать руки, обратился к ней дребезжащим голосом:

– Здравствуйте… Извините… Не знаю вашего имени…

– Что вам нужно?! – вздрогнула от неожиданности Виолетта Петровна.

– Не пугайтесь. Я просто хотел вернуть вам деньги.

– Какие еще деньги?

Замешательство, вызванное неожиданной встречей, прошло, и Виолетта вспомнила вчерашнюю историю в парке и узнала обратившегося к ней человека. Сейчас, при свете дня, Виолетта смогла как следует рассмотреть маргинала. Он был невысокого роста, неопределимого возраста, имел маленькое и сморщенное как печеное яблоко лицо характерного багрового цвета, причем чисто выбритое, крохотные короткопалые ручки, которые он то и дело нервно потирал, и богатую шевелюру всклокоченных седых волос. Дополняли причудливую внешность незнакомца огромные очки с толстыми линзами.