Он спокойно дожидается конца моей речи и рассудительно говорит:

– Алетейя, работа судьи тяжела. Однако кто-то должен брать на себя ответственность и принимать решения в сложных, неоднозначных ситуациях. Да, эти решения не всем по нраву. Тем не менее, я в первую очередь руководствуюсь соображениями общественного блага. Поэтому мои симпатии всегда были на стороне людей, которые хранят наше общество, поддерживают в нём стабильность, и, в конце концов, ведут нас всех в верном направлении. Эти люди могут ошибаться в частностях, как и любой из нас, однако в целом они – столпы нашего порядка и культуры.

– То есть преступники – это оплот нашего общества?

– Не занимайся софистикой. Ты передёргиваешь мои слова.

– Я занимаюсь софистикой?! Ты получил машину за то, что оправдал урода, изнасиловавшего и убившего двух девушек!

Отец снисходительно качает головой. Абсолютно спокойный.

– Очевидно, хорошо, что ты не пошла в юриспруденцию. С подобным подходом там делать нечего.

– Это с каким таким «подходом»?!

– Ты не знаешь обстоятельств дела, но с ходу осудила обвиняемого. Ты бы раздавала смертные приговоры налево и направо, основываясь только на собственных эмоциях и слезливых историях из сети?

Меня словно окатывает холодной водой. И я не знаю, что ответить. Как ему всегда удаётся выставить меня тупой истеричкой?

Голос-в-голове холодно заявляет: Может, ты такая и есть?

Пока я хлопаю глазами в замешательстве, отец вкрадчиво тянет:

– Алетейя, зачем тебе эти игры? Ты расстроилась из-за робота? Хорошо, я куплю тебе нового. Никогда не мог устоять перед твоими просьбами! Помнишь того огромного динозавра, которого мы везли домой на крыше такси? – он добродушно улыбается.

Раз! – и я снова чувствую себя маленькой девочкой, полностью зависящей от всемогущего отца. Волшебство и магия.

Голос-в-голове шепчет с опаской: Соглашайся. Не зли его. Ты же помнишь, что было в прошлый раз? Не противоречь! Тебя некому защитить, а сама ты не сможешь. Ничего не получится. Так что улыбнись и скажи, что пошутила.

Но я сжимаю кулаки. Нужно выглядеть спокойной и уверенной. Не показывать уязвимость.

– Не надо мне ничего покупать. Я хочу конкретно этого робота. В нормальном состоянии.

– Алетейя, хватит этих глупостей, – тон отца мгновенно становится ледяным, командным. – Зачем тебе всё это? Хорошо, если хочешь, сделаем точную копию. Не будет никакой разницы.

Прячу руки за спину – нельзя, чтобы он заметил, как дрожат пальцы.

– Я не хочу копию.

На лице господина судьи растекается наигранное удивление. О нет, приготовься, Лета, сейчас он тебя раскатает. Впрочем, отступать некуда, так что придётся терпеть.

– Именно этого, значит… – тянет отец с понимающей улыбкой, от которой тошнит. – Что ж… Да, я слышал, современные технологии позволяют запрограммировать что угодно, проявление любых эмоций. Я не осуждаю тебя. Конечно. У тебя никогда не складывались отношения с мужчинами, а каждой девушке хочется… быть как все. Ох уж эти женские фантазии! Романы! Как в кино! Я могу это понять. Но ты же осознаёшь, что это лишь программа?

Я молчу. Нужно просто молчать.

Отец разочаровано качает головой.

– Ох, милая, ты же не серьёзно! Вот, – он вновь поучительно поднимает указательный палец, – именно поэтому я поддерживаю закон об ограничении роботехники. Нашему обществу это не нужно! Моей семье это не нужно! Алетейя, найди мужчину, заплати ему, в конце концов. Хочешь, я заплачу? Но это будет правильно! Естественно! И гораздо больше похоже на правду, чем… вот это.

Пусть болтает. Я привыкла. Я могу выдержать все эти эмоции, ничего нового. Однако есть кое-что сложнее – не просто вытерпеть, а ответить. И чтобы голос не дрожал.