Сглотнув, отвожу взгляд. Нельзя быть навязчивой. Да, Син может получать удовольствие от секса, но телячьи нежности – другое. Мало кому нравится, если внезапно хватают за руки и лобызают их, будто в дешёвой мелодраме.

Голос-в-голове вздыхает мечтательно и томно: Как было бы хорошо обнять его, и поцеловать руку, и потискать, и сесть рядом. Сиять влюблёнными глазами, гладить это чудесное крепкое бедро и глупо улыбаться. Почему ты не можешь хотя бы раз позволить себе не думать, а сделать то, что хочется? Ведь другие люди позволяют и ничего.

Скривившись, я на всякий случай отодвигаю руку подальше от Сина. Не собираюсь выглядеть навязчивой дурой! Не хочу его отпугнуть. Другие люди – это другие, им можно много разного. А мне – нет.

Спешно обдумав варианты, выдаю с наигранной бодростью:

– Я, пожалуй, схожу прогуляюсь.

Син легко кивает. Слишком легко – как будто ему всё равно.

Нет, хватит выдумывать на пустом месте! Между полным равнодушием и желанием приковать человека к себе есть много промежуточных градаций. А моё восприятие сейчас неадекватно, я даже сама это понимаю: и стремление обвить Сина, буквально слиться с ним в одно, и преувеличение каждого его жеста, и навязчивое желание выпрашивать признания в любви. Нельзя отпугнуть его давлением. Лучше пройдусь на свежем воздухе, переведу дыхание и уложу мысли в голове.

Пока я дошла до Зелёного парка, серо-пасмурное небо начало темнеть. Под сводами деревьев так и вовсе сумрачно. Эта темнота вызывает двойственные чувства: мало ли, кто может в ней скрываться, но в то же время и я могу в ней спрятаться. Впрочем, не успела я углубиться в парк, как деревья плавно загораются мерцающими огнями подсветки.