Москва выглядит будто вымершей. Ни пешеходов, ни автомобилей. Даже из баров не доносится криков, как это обычно бывает. Словно мы одни.
– А зачем строить стены? Не легче ли пожалеть того человека, которого природа обделила умом? – продолжаю я, когда он перекладывает гитару в чехле из одной руки в другую.
– Ты что, психолог? – улыбается Леша.
– Нет, я архитектор, – мой смех проносится призраком по пустынным улочкам. Где мы вообще находимся? – И художник. Когда ты в последний раз злился на глупого человека?
– Совсем недавно. Человек, которого я считал близким другом, кинул меня на деньги и свалил. Его сейчас патруль ищет. Говорят, задолжал половине Москвы. Ну, хоть не один я так повелся… Он на героине сидел.
– Наверное, рано или поздно любого, кто сидит на наркотиках, должна постигнуть такая участь.
– Я так не думаю. Тут нужна сила воли. Если ты ею не обладаешь – то и начинать не стоит.
– А ты значит, этой силой обладаешь, – догадываюсь о его суждениях по его посерьезневшему виду.
– Вроде того.
– Как же привыкание? Те люди, у которых все тело ломит от нехватки дозы?!
Он стреляет в меня своими большими зелеными глазами.
– А ты сама видела таких людей? – выждав паузу, он кивает. – Я так и думал. Это все придумали власти, чтобы ограничить ввоз наркотиков. На этом же огромные деньги рубятся.
– У моей подруги ее знакомый умер от передоза.
– Я ничего не говорил про передоз. Я говорил про привыкание. Человек может зависеть от чего-то только в случае слабости духа.
– Наркотики ни к чему хорошему не приведут, – бурчу я.
Леша смеется:
– А тебя прогулка темной ночью с незнакомым парнем?
– Не такой уж ты и незнакомый.
Учитывая тот факт, что я слушаю твой голос в течение пяти лет.
– А тебе от чего сложно освободиться? – Леша возвращается к изначальной теме.
– Наверное, от ощущения одиночества и от того, что не всегда возможно достичь того, чего хочется.
– Каждый может достичь того, чего он хочет, если в это поверить, – говорит парень так, словно эту аксиому он повторял сотни и сотни раз. Такое бывает, когда миллионы раз воспроизводишь одно и тоже стихотворение – читать с выражением как в первый раз уже не получается.
– Да? Вот представь мир, в котором каждый получает желаемое!
– По-моему, он идеален.
– Вовсе нет. Он невозможен, – отрезаю я.
– Понятно, что это утопия, в которой все счастливы.
Я накручиваю волосы на палец.
– Нет, ты меня немного не понял. Вот смотри. Есть два человека: ты и я, – я жестом показываю на нас обоих. Мой спутник внимательно меня слушает. – Ты мечтаешь наслаждаться полноценной жизнью. А я мечтаю тебя убить.
– Значит, вселенная немного искривится, и одно из этих желаний погаснет.
Я торжествующе улыбаюсь.
– Вот именно. Одно из них погаснет. А значит, не исполнится. Они не могут исполнится одновременно, а изначальной установкой этого мира было то, что каждый его житель получает желаемое. Получается противоречие. Как в геометрии при доказательстве теоремы.
– Ну… может, желание второго человека исполнится в параллельной вселенной. Пусть этот утопический мир, который мы придумали, будет системой взаимосвязей между разными мирами.
– Все равно, в таком случае, в той вселенной исполнится желание одного, в ущерб желанию другого.
Парень идет, насупившись, всматриваясь в порезы бетонной дороги.
– Что-ты ты совсем меня запутала.
– Просто я к тому, что поголовно все желания исполнятся не могут. Мы ограничены желаниями другого.
Реквием (Москва)
Звонки, гудки, свистки, дела,
в конце всего – погост,
и смерть пришла, и жизнь пошла
под чей-то длинный хвост.
Иосиф Бродский
В темном такси намного теплее, чем на улице. Хорошо. А то я порядком продрогла. Мягкие, тряпочные сидения. Не слишком разговорчивый водитель (в кои-то веки). Играет радио. Я кладу свою голову на колени Леши и смотрю в боковое окно. Огни фонарей проносятся по мере движения машины, то освещая, то скрывая в темноте наши лица. Мой взгляд расфокуссировывается, и лампочки-точки превращаются в распустившиеся цветы.