Как же я любила свою квартиру. Здесь было множество стеллажей из дорогих сортов дерева, которым по одной, по две сотни лет, старинные позолоченные каминные часы в виде филина, картины, представляющие собой репродукции именитых и подлинники малоизвестных авторов, фолианты с желтыми страницами, фарфоровые статуэтки, китайские вазы… Ощущение антикварного магазина, не иначе!

Все имущество, вместе с квартирой, досталось мне от прадеда – он был увлечен всеми этими вещицами. И я вслед за ним.

В ящике стола нашла изрядно помятую тетрадь и открыла новую страницу. Взяла ручку, а затем вперилась взглядом в лист, не имея ни малейшего понятия, о чем писать.

«Придумай что-нибудь, моя хорошая», – всегда говорил мне Леша.

Он помогал справляться со страхом, достаточно было ему обнять сзади и спеть на ушко, а по ночам, когда тени подбирались слишком близко, и я начинала кричать, мой муж разгонял их всех до единой. Сражался с ними так, как не могла я.

Но не только Леша помогал мне. Еще и наоборот.

Помню день нашей встречи. Мы тогда вечно слонялись по подъездам и дворам в Омске, десятый класс, первые серьезные проблемы с выбором будущей профессии, первая любовь, первый секс, первые наркотики…

На дворе май, вместо подготовки к экзаменам мы сидели на лавочках на площадке за моим домом и играли на гитаре. Во время очередной песни, которую играл Ворон – так звали самого крутого парня из нашей компании – к нам подошли пара ребят. Я бы даже внимания не обратила на них, ведь к нам часто подходили зеваки, если бы один из них не подошел к Ворону и не попросил у него гитару. Тогда никто не смел прерывать его, пока парень пел. Настала полная тишина, и все ждали, что случится дальше. Помню, что в тот момент глаза у Ворона сверкали еле сдержанным огнем, но он ухмыльнулся, мол, попробуй перепой меня и дал этому новичку гитару. Еще тогда я обратила внимание и запомнила до сих пор, как изменилось выражение лица пришедшего, когда тот взял в руки инструмент – словно ему подарили ключи от всего мира.

Он взял в руки гитару и, примерившись к струнам, погладил их медиатором в сторону грифа и запел Высоцкого «Охота на волков». Играл он медленнее, чем оригинал, растягивая слова и мелодию.

Надо было видеть выражение лица Ворона, потерявшего свою публику.

На тот момент парень казался мне гениальным музыкантом. Я слушала, упиваясь его надрывным вокалом, и даже не сразу заметила, как сжимаются кулаки у Ворона.

Естественно, пареньку нехило досталось, когда он доиграл. Но это был просто невероятный дебют.

Они накинулись на него всемером, и никто не вступился за игравшего – хотя все прониклись его песней до самого гемоглобина, я уверена в этом. Все боялись, что будут лежать на земле вместе с ним.

Ворон и компания смеясь вдоволь его избили, бросив на прощанье:

– Вали завывать на кладбище!

Меня потащили с собой, но в какой-то момент я обернулась и увидела его, согнувшегося от боли и ударов, но отчего-то с невероятно спокойным лицом. Ноги сами двинулись к нему, как оплоту умиротворенности, которую я никак не могла найти в том среде, в которой прожигала свою молодость.

– Мои друзья сейчас ищут солиста в группу, – сообщила я без каких-либо лишних слов.

И позвала его на репетицию на следующий день. Он не произнес ни звука, просто смотрел мне в глаза. Я ушла, уверенная, что ему это не нужно, и обиженная, как мне на тот момент показалось, его безразличием к моим словам.

Но он пришел.

Говорил мало – только пел, когда его просили. А я не могла отвести глаз от его лица, на котором читалась вся гармония мира.

Группа приняла его, но быстро распалась. С тех пор я стала тем, кого сейчас кличут менеджером, только не брала за это деньги. А он стал моим.