– Что ты видишь, Гинтрун. Шелк, бархат, атлас? Может, раззолоченную парчу? Или одни только беленые стены?.. Свои тирхамы вместе с тирхамами твоего благословенного мужа и моего брата Меджаара я вложил в товары того несчастного каравана… – он тяжело вздохнул и руки его бессильно повисли. – Я чудом спасся, но жизнь перестала быть мне милой… Я добрался до своего дома в Астанапуре и лежал день, месяц, другой, третий… Смотрел в потолок и думал, что дни мои сочтены. Однако потом я подумал о тебе и Гудри… подумал, что мне есть о ком заботиться… И тогда я встал на ноги, вырыл все монеты, что остались на черный день, занял еще тирхамов у добрых людей… И отдал все в загребущие руки… – дядюшка понизил голос и ткнул пальцем в белоснежную громаду в окне у себя за спиной. – И все для того, чтобы получить вот этот стол, – он легонько постучал костяшкой пальца по столешнице, – и должность.

– Правда в том, драгоценная Гинтрун, – дядюшка легко поднялся, чтобы проводить гостей. – Что у меня нынче нет товаров и нет монет. Кто будет прислушиваться к голосу бедного младшего счетовода?

Матушка поникла, и дядюшка Ильям тотчас обнял ее за плечи:

– Однако не быть мне Меджахар, если я не найду для Гудри еще одного видока!

– Но кто он!? – не выдержал Гудри.

– Секрет, – улыбнулся Ильям и подмигнул. – Вечером ждите от меня весточку.

Обратно шли в молчании. Матушка опечалилась – рассказ Ильяма напомнил ей о потере… А Гудри ломал голову, кто бы мог выступить еще одним видоком. Нужен третий! Времени осталось совсем немного – матушка поведала, что сроку у них всего три дня после случайного проявления эманация.